– Подлей еще, – предложил вожак.
– Нет, спасибо. А то не хватит вашему дозорному. Вожак обернулся.
– Иди сюда, Зак! – позвал он. – Ужин стынет. Из кустов по ту сторону костра выбрался парень с длинным ружьем в руках. Избегая взгляда Шэнноу, он подошел к костру и сел рядом с вожаком, а ружье положил рядом.
Шэнноу встал, направился к своему жеребцу, отвязал свернутые одеяла и расстелил их возле коня. Ослабил подпругу, снял седло и бросил на землю. Потом вытащил скребницу из седельной сумки, поднырнул под шею жеребца и равномерными спокойными движениями начал чистить его шерсть. Он ни на кого не смотрел, но молчание становилось все тяжелее. Иерусалимцу очень хотелось уехать сразу же, едва он кончил есть, и избежать непосредственной опасности, но он знал, что поступить так было бы непростительно глупо. Эти люди – разбойники, убийцы, и уехать значило бы проявить слабость, которая подействовала бы на них, как запах крови на волчью стаю. Он потрепал жеребца по холке и вернулся к своим одеялам. Не сказав ни слова, он снял шляпу, лег, завернулся в одеяло и закрыл глаза.
Парень у костра потянулся за ружьем, но вожак схватил его за локоть и покачал головой. Парень вырвал руку.
– Дьявол! Что это с тобой? – прошептал он. – Дай я его прикончу! Конь, каких в аду не сыщешь, и пистолеты… ты видел, какие пистолеты!
– Видел, – ответил вожак. – И видел, чьи они. А ты видел, как он подъехал к костру? С осторожностью. Тебя он сразу заметил и сел так, чтобы ты не мог в него прицелиться. А похлебку наливал и ел одной левой рукой. А где была правая? Я скажу тебе где. За бортом куртки. И он не брюхо почесывал. Так Что уймись, малый. А я подумаю.
Ближе к полуночи, когда все мужчины заснули под своими одеялами, парень бесшумно встал, сжимая в руке обоюдоострый нож, и прокрался туда, где спал Шэнноу. Позади него возникла темная фигура, и на его затылок опустилась рукоятка пистолета. Он упал, даже не застонав. Вожак убрал пистолет в кобуру и отнес парня на его одеяло.
В двадцати шагах от них Шэнноу улыбнулся и тоже убрал пистолет в кобуру. Вожак подошел к нему.
– Я знаю, ты не спишь, – сказал он. – Кто ты, во имя ада?
Шэнноу приподнялся и сел.
– Голова у мальчика сильно разболится. Надеюсь, у него достанет ума сказать тебе «спасибо»?
– Звать меня Ли Паттерсон, – ответил вожак и протянул ему правую руку. Шэнноу улыбнулся, но руки не взял.
– Йон Шэнноу.
– Господи Боже всемогущий! Ты охотишься на нас?
– Нет. Я еду на юг.
Ли ухмыльнулся:
– Хочешь поглядеть на статуи в небе, а? На Меч Божий, а, Шэнноу?
– Ты их видел?
– Нетушки. Они же в Диких Землях. Там нет селений, и человеку нечем поживиться. Но я видел одного, который клялся, что стоял прямо под ними, и сказал еще, что сразу уверовал. А мне уверовать, ну, ни к чему. Но ты точно на нас не охотишься?
– Даю слово. А почему ты спас мальчика?
– У человека, Шэнноу, лишних сыновей не бывает. У меня их трое было. Одного убили, когда я ферму потерял. Другого подстрелили после того, как мы… начали ездить. Ранен он был в ногу, рана загноилась, и пришлось мне ногу эту отрезать. Ты только подумай, Шэнноу, – отрезать ногу собственному сыну, понимаешь? А он все равно помер, потому как я слишком с этим тянул. Нелегкая это жизнь, что так, то так.
– А что с твоей женой?
– Померла. Этот край не для женщин, он их сжигает. А у тебя есть женщина, Шэнноу?
– Нет. У меня нет никого.
– Думается, потому ты и такой опасный.
– Может быть, – согласился Шэнноу.
Ли встал, потянулся, потом посмотрел на него сверху вниз.
– А ты Иерусалим отыскал, Шэнноу?
– Пока нет.
– Отыщешь, так задай Ему вопрос, а? Спроси ты Его, какой, к дьяволу, во всем этом смысл?
