— Там даже тел не найдешь, — пробормотал менестрель.
— Ага, — согласился Гарри. — А все потому, что они выжили, понятно? Готов поспорить, в самую последнюю секунду они придумали какой-нибудь хитрый план.
— Гарри…
— Зови меня Кошмар, приятель.
— Понимаешь ли, Кошмар, последние секунды они были заняты тем, что падали в пропасть!
— Но, может, они не падали, а парили? Типа птиц. А там, внизу, множество озер. Или им попался по-настоящему глубокий сугроб?
Менестрель недоверчиво посмотрел на него.
— Ты действительно думаешь, что они могли выжить?
На какой-то миг на потрепанном лице Гарри промелькнуло отчаяние.
— Конечно, а как же иначе! — воскликнул он. — Все эти коэновские речуги… Пустая болтовня! Он не из тех, кто мрет, как мухи. Только не старик Коэн! Я хочу сказать… только не он. Он не из таковских.
Менестрель окинул взглядом раскинувшееся перед ним Пупземелье. Тут действительно были озера, а глубокие сугробы встречались в избытке. Но Орда никогда не одобряла жульничество. За жульничеством — это не к Орде. Ордынцы предпочитали атаковать в лоб. Но, атакуя землю, скорее себе лоб разобьешь.
«Все так перепуталось, — подумал менестрель. — Правду говорил капитан. Боги, герои, самые невероятные приключения… Но все кончается, когда умирает последний герой».
Он никогда не любил героев, хотя понимал, что нуждается в них, как в лесе, как в горах… Их было не видно, но они заполняли пустоту в сознании. Пустоту, которая имеется у каждого.
— Все будет в порядке, — сказал за его спиной Злобный Гарри. — Скорее всего, они будут ждать нас у подножия гор.
— А что это там такое висит? — воскликнул вдруг менестрель.
Вскарабкавшись по скользким скалам, они увидели то, что осталось от колеса кресла-каталки Хэмиша Стукнутого.
— Это еще ничего не значит, — возразил Злобный Гарри, отбрасывая обломки в сторону. — Пошли, надо поторапливаться. Это не та гора, на которой хочется заночевать.
— Ты прав. Это ничего не значит… — эхом откликнулся менестрель. Сняв с плеча лиру, он принялся настраивать ее. — Это совсем ничего не значит.
А еще, прежде чем уйти, он достал из кармана маленький кожаный мешочек. Он был полон рубинов.
Бард высыпал рубины на снег — по сугробам сразу заплясали алые отблески — и пошел дальше.
Поле было покрыто толстым слоем снега. Кое-где виднелись вмятины, как будто сверху на поле с огромной скоростью что-то упало, но ветер уже сглаживал края провалов.
Семь всадниц мягко опустились на снег, и вот что было странным в этом снеге: следы от копыт появлялись на нем не там, где лошади касались земли, и не в тот момент, когда они ее касались. Эти следы выглядели наложенными на этот мир, словно бы их сначала нарисовали, но у художника не хватило времени, чтобы нарисовать реальность.
Они немного подождали.
— Нет, мы так не договаривались, — сказала наконец Хильда (сопрано). — Они обязаны быть здесь. Они ведь умерли и сами прекрасно это знают.
— А может, мы местом ошиблись? — спросила Гертруда (меццо-сопрано).
— Дамы? Не могли бы вы спешиться? Пожалуйста.
Седьмая валькирия, обнажив меч, мило им улыбалась.
— Какая дерзость! Эй, ты ведь не Гримгильда!
— Нет, но думаю, вас шестерых я легко поколочу, — сказала Вена, отбрасывая в сторону шлем. — К примеру, вашу Гримгильду я одной левой засунула в сортир. Так что будет лучше, если вы сами спешитесь.
— Лучше? Лучше, чем что? — уточнила Хильда.
Госпожа Макгарри вздохнула.
— Лучше, чем это, — сказала она.
Из-под снега выпрыгнули старики.
— Добрый вечер, мадам! — воскликнул Коэн, хватая лошадь Хильды под уздцы. — Ты послушаешься, или об этом должен попросить мой друг Маздам? Правда, он немного… дикий.
— Хур-хур-хур!
— Да как вы смеете…
— Смею, госпожа, все смею. Слазь, пока я тебя не скинул.
— Но послушайте!
— Прошу прощения? Прошу прощения? — забормотала Гертруда. — Вы ведь… мертвы?
— Вилли, мы мертвы? — спросил Коэн.
— Должны быть мертвы, но я себя чувствую очень даже живенько!
— Я жив! — взревел Хэмиш Стукнутый. — И задам трепку любому, кто посмеет сказать, будто б я мертв!
— От такого предложения невозможно отказаться, — сказал Коэн, вскакивая на лошадь Хильды. — По коням, парни!
