Удивительное существо Наташа – похожа сразу и на папу и на маму.
Вероятно, наши учительницы решили, что сами с Наташей не совладают, и позвали на подмогу тяжелую артиллерию – родителей.
Значит, тем более нельзя оставлять одну Наташу. Пока я обо всем об этом размышлял, ноги сами принесли меня к учительской.
За дверью слышался голос Елизаветы Петровны, прерываемый раскатами мужского хохота. Смеялся, естественно, Наташин отец. Любопытно, что там такое забавное рассказывает Елизавета Петровна?
Я отворил дверь и тихонько вошел. Все внимательно слушали директора, поэтому меня никто не заметил, и я мог оглядеться. Вроде бы ничего не изменилось с тех пор, как я здесь не был. Наташа по-прежнему стояла посреди учительской, но поглядывала на всех уже с видом превосходства.
– За семь дней, – закончила свою тираду Елизавета Петровна, – что Наташа учится в нашей школе, она натворила столько, сколько другой не удается за семь лет.
– И вообще, – добавила Калерия Васильевна, – Наташа ведет себя, как мальчишка.
Тут Наташин отец захохотал неудержимо. Было такое ощущение, что сегодня самый счастливый день в его жизни, что наконец исполнилась его заветная мечта. А ведь Наташиного отца вызвали к директору, чтобы сообщить о безобразном поведении его дочери.
А Наташина мама? Она не смела поднять глаза на учительниц.
– Мы сделаем все, что в наших силах, – неуверенно пообещала Наташина мама.
– Да, да, – ради приличия отец оборвал смех, – мы примем меры.
А сам подмигнул дочке, мол, не трусь, я тебя в обиду не дам. Наташа поймала его взгляд и счастливо улыбнулась.
– Кирилл, почему ты не на уроке? – меня заметила Елизавета Петровна.
– Людмила Ивановна спрашивает, когда Наташа придет в класс, – на ходу сочинил я. – Она начинает объяснять новый материал.
Я, в общем, приврал самую малость. Я был уверен, что Людмила Ивановна, которая вела у нас географию и чей урок я сейчас прогуливал, и вправду беспокоилась, где бродят два ее ученика.
Все воззрились на меня. Наташин отец помигал глазами (так и хотел сказать – лампочками) и все-таки вспомнил, что мы встречались с ним в коридоре. И Наташина мама узнала меня и лишь печально улыбнулась. Мне показалось, что я стою на сцене под лучами прожекторов, и я почувствовал, что весь пылаю.
– Хорошо, – решила Елизавета Петровна, – Наташа, Кирилл, идите в класс.
Когда мы очутились в коридоре, я сочувственно произнес:
– Самое трудное позади.
Наташа смерила меня насмешливым взглядом и, ничего не сказав, быстро пошла. Я должен был прибавить шагу, чтобы догнать ее. А когда настиг, убедился, что я ей всего лишь по плечо, сбился с ноги и уныло поплелся следом за Наташей. Что за несправедливость? Стоило целый час ждать, чтобы вместо благодарности тебя смерили насмешливым взглядом? Кстати, до меня только сейчас дошло, что это такое – смерить взглядом. Это значит – посмотреть на тебя сверху вниз, от макушки до пят, чтобы удостовериться, существуешь ли ты на свете. И еще это значит – окатить тебя холодной водой, опять-таки – от макушки до пят.
Но вдруг в моей душе зазвучала музыка, и сразу все переменилось. Мне казалось, что я шел рядом с Наташей, мы держались за руки, и вообще я был на седьмом небе от счастья, и мне совершенно не хотелось оттуда слезать.
Но – пришлось. Потому что мы вошли в класс.
Последнее время меня не оторвать от зеркала. Верчусь возле него, как девчонка. Могу часами глядеться в зеркало, правда, если никого нет дома.
Раньше, чем больше я гляделся в зеркало, тем больше сам себе нравился. Я строил перед зеркалом рожи и воображал себя то знаменитым певцом, то популярным футболистом.
Сегодня я посмотрел на себя всего лишь минуту и тут же отвернулся. До чего малосимпатичная упитанная физиономия, а еще очки, а еще длинные, вьющиеся, как у девчонки, волосы. Просто удивительно, как я мог совсем недавно сам себе нравиться.
Другие мальчишки, и особенно девчонки, под благодатным дождем акселерации растут не по дням, а по часам, стремительно тянутся вверх, перегоняя телеграфные столбы и пожарные каланчи. На меня акселерация действовала странным образом – я рос в ширину.
