Выхожу во двор, раннее утро, незнакомая дворничиха самоотверженно метёт двор. Листья выпархивают из метлы и перелетают чуть дальше и толку от уборки никакого. Улыбаюсь, здороваюсь, она окидывает меня внимательным взглядом.
— Новенький? — неожиданно спрашивает она.
— Старенький, — буркаю я и пытаюсь быстрее скрыться, знаю эту породу, дай только зацепиться, не отцепишь, расскажут всё и о внуках, о детях, о соседке Груне и т. п.
— Да какой же ты старенький?! — дворничиха громко смеётся, показывая редкие зубы.
Спешу убраться со двора, чтоб не провоцировать поток красноречия.
— Хватит копаться в унитазах, иди работать ассенизатором! — догоняет её старушечий голос. Спотыкаюсь, оглядываюсь через плечо, дворничиха усердно разносит мусор в разные стороны. Показалось, что ли?
Спускаюсь к кинотеатру «Россия», рядом площадь забита до отказа павильонами, снуют продавцы, укладывают различные товары. В одной из женщин узнаю бывшую учительницу сына, не стал подходить, она стесняется своей новой работы.
По бокам площади громоздятся большегрузные автомобили, а в отдалении стоит группа носатых кавказцев, осанки гордые, животики кругленькие — хозяева жизни. Говорят на непонятном языке, прикрикивают на грузчиков, всё у них хорошо, я рад за них, вот только кулаки почему-то сжимаются.
У выхода из рынка, двое постовых прицепились к старой женщине, она торгует свежим луком в неположенном месте. Женщина пытается доказать стражам порядка, что у неё нет денег купить себе место на рынке, выручки от лука едва хватает на хлеб. Вижу, всё же тяжело поднимается, прихватывает с собой разбитый ящик, свой прилавок и, вздыхая, уходит. Кавказцы смотрят на неё, посмеиваются:- Жэнщин, почём лук?
Она оживляется:- Сынки, по гривне пучок.
— Нэ надо, мы шутэм, у нас есть целая машина, — смеются они.
Подхожу к ней:- Продайте лук.
— Гривна за пучок, — неуверенно говорит она.
— А сколько у вас его?
— Десять пучков наберу.
— Давайте все.
— Вы, правда, купите?
— Люблю я его, а он у вас, такой свежий.
— Так только сорвала. Он без нитратов, сынок, — оживляется она. Я верю ей, а вот столько лука, конечно, мне не нужно, засохнет в холодильнике. А, пусть сохнет!
— Мужчина, — оживляются кавказцы, — зачэм такой плахой бэрёшь, посмотры какой кароший у нас.
— От него нитратами за версту прёт, — я сплёвываю на пол.
— Зачэм, обижаешь?
— Обидишь вас, — отворачиваюсь и ухожу.
Женщина бегом семенит с рынка, боится, что я передумаю, а в моей душе как море разливается горечь, до чего довели народ, почему так? Ведь неплохие, в общем, люди, работящие, горы свернуть могут. Может, душу испортили? Чем? Верой, что ты раб? Очень похоже — мысли проносятся в голове, как камни с горы, как хочется всё перевернуть, вытряхнуть «мусор», навести порядок.
За пазухой вибрирует мобильник:- Слушаю.
— Тебе не надоело бездельничать! Что тебе Дарьюшка сказала? МЕНЯЙ РАБОТУ!
— Кто говорит? — я узнаю вчерашний с хрипотцой голос.
— Да, какая тебе разница, слушай, что тебе говорят!
— А не пошёл бы ты! — от такой наглости я теряюсь, уже почти выключаю мобильник, но слышу заключительную фразу, прежде, чем нажимаю на кнопку.
— Пускай тебе режут на ногах жилы, спасать больше не буду! Не стану за тебя просить императора Траяна! — говорит он непонятные слова.
Стою, как тазиком оглушили, шарики за ролики заскакивают, хочу осмыслить сказанные слова, а в памяти вспыхивают непонятные сценки, люди в рясах, они пытаются перерезать мне ноги. А рубцы? Они были наяву! Снова вибрирует мобильник.
— Да, — говорю пришибленно.
— Пойдёшь к Дарьюшке, она всё расскажет, И НЕ ДЕЛАЙ ГЛУПОСТЕЙ, НЕ ПОИ КАМЕНЬ КРОВЬЮ! — голос обрывается, слышу короткие гудки.
Что за мистика, жил, жил, унитазы починял, никак повышение по службе светит, ассенизатором назначают. Заманчивая перспектива, я хмыкаю, но чувствую, назревает нечто, даже слышу потрескивание электрических разрядов в воздухе. Кто такая Дарьюшка, дворничиха, что ли?
Бесцельно брожу по рынку, кавказцы с пренебрежением посматривают на меня, говорят на непонятном языке, посмеиваются, им не понять, что есть на свете сострадание, для них, главное сила — деньги. В памяти выплывают картины прошлых художников, бесы, марающие чистые души праведников. Как образно и как правдиво, такое ощущение, что они писали с натуры, зайдя на любой рынок… и не только туда.
