Все дело в том, что я любила его – без логики, без рассудка, впервые в жизни, в последний раз в жизни. Он был моим любовником, братом, сыном… Всеми теми, кого я была лишена; тем, кого у меня никогда уже не будет.
И даже если мне было суждено взойти вместе с ним на виселицу, я не отказалась бы от него. Меня больше не смущала разница в возрасте. Не смущало даже то, что я мало знала о своем возлюбленном: он говорил о своем прошлом неохотно. Из его отрывочных воспоминаний я узнала, что он родился в многодетной семье, что родители не смогли дать ему образование, но он сам добился многого, работая в различных газетах; что воевал, был в плену и два раза пытался бежать. На третий раз побег ему удался. Из неожиданных черт мне в нем открылась религиозность – он с радостью посещал церковь, исповедовался и принимал причастие. Сложившийся между нами стиль общения позволял мне слегка подтрунить над этой его чертой.
– Как относится святая церковь к тому, что ты находишься в незаконной связи с некоторой особой?
– Святая церковь прощает меня. Она знает, что я намерен жениться на этой самой некоторой особе, невзирая на ее излишне острый язычок. И сделаю это, как только мне не нужно будет скрываться от официальных властей. Я уламывал священника обвенчать нас без записи в мэрии, но он уперся и отказался. Я могу его понять, ведь я и без того отяготил его совесть своими невероятными признаниями о подробностях предыдущей ночи…
Я ахнула и слегка шлепнула Франсуа по щеке. Но я не сердилась. Напротив, я чувствовала, что сердце у меня забилось чаще, а щеки горят. Чтобы не выдать своих чувств, я поспешила уйти. Мне нужно было закончить статью – любовь любовью, война войной, а от научной деятельности я не собиралась отказываться. Это было моей надеждой, моим залогом самостоятельности и востребованности.
Выйдя из своего кабинета, я собралась на почту – накануне Франсуа попросил меня отправить кое-какую его корреспонденцию. Но, проходя мимо столовой, я замедлила шаг. В доме было тихо, девочки бегали с собакой по парку. Я услышала приглушенные голоса Франсуа и Рахиль. Вдруг я почувствовала ревность.
– Я почти сделал ей предложение руки и сердца, а она сделала вид, что ничего не произошло…
– Почти? Или сделал?
– Я обозначил свои намерения.
– Ох, Франсуа. Ты не считаешь, что должен был высказаться определеннее?
– Рахиль, я не в силах сейчас разгадывать головоломки. Ты слышала, что произошло? Марсель Райман бросил бомбу в окно машины генерала Шаумбурга…
– Это комендант Парижа?
– Вот именно. И чертовски удачливый комендант, если его вообще не было в машине. Троих офицеров убили, Раймана поймали, вся его группа на грани провала.
– Да, Франсуа. Идет война. И тем не менее, если ты хочешь удержать девушку, тебе придется что-то решить.
– Я хотел сначала узнать ее отношение. Ведь я не пара ей. Посмотри, кто я – и кто она. Ребенком я бегал босиком, не каждый день был сыт. И сейчас я никто. Простой рабочий, простой солдат, а теперь – беглец, призрак! А она? Образованная, состоятельная, красивая дама. Этот дом, автомобили, прислуга. Наверняка за ней ухаживают господа, которые не чета мне. Знаешь, кем я себя чувствую? Уговариваю себя, что это ради борьбы, это за Францию. Сам бы я никогда не взял у Катрин ни одной мелкой монетки. Я сам трудился бы для нее, постарался бы достичь успеха… А что теперь?
– Дитя мое, – в голосе Рахиль слышалась улыбка.
– Ты моя ровесница. Я физически не могу быть твоим ребенком.
– Бесспорно. И все же ты дитя. Скажи, ты ведь совсем не знал женщин?
– Какая ты проницательная.
– О, значит, я права. Так вот. Прекрати морочить голову бедной крошке. У меня кое-что есть для тебя… Я все равно хотела подарить его Катрин, так пусть она получит его из твоих рук.
За дверями послышались шаги, шорох, какой-то треск.
Я поспешила ретироваться.
Садясь в автомобиль, я улыбалась. Глупый мальчишка! Он принял мое смущение за равнодушие. Он полагает, у меня было множество претендентов на руку и сердце, а мое скромное состояние кажется ему вершиной достатка! Глупый, милый мальчишка!
Я вела автомобиль не очень осторожно, и меня остановил патруль.
