Чече Шах пристально поглядел на свою жену, а потом сказал неуверенно:
– Я редактор газеты «Hay Бхарат», я народный представитель. Я думаю, что…
– Послушайте, – сказал полицейский, – я устал. Я только что сменился с дежурства и уже собирался идти домой, когда кондуктор позвал меня сюда. Не мучьте меня, говорите скорей, кто зашел последним?
Пассажиры молчали.
Кондуктор взглянул в сторону Джанаркара, продавца манго, и сказал:
– Вот этот тоже зашел одним из последних!
– Я? Я? – закричал взволнованно Джанаркар. – Инспектор-сахиб, да я самый первый сел в этот автобус! Я вошел сюда, когда здесь ни одной живой души не было!
– Выходите! – приказал полицейский.
– Это Дарбар Асангх, – продолжал кондуктор, который знал, как зовут флейтиста.
Дарбар Асангх, не дожидаясь приказания, молча забрал свою чалму и флейту и вышел из машины.
Кондуктор посмотрел на меня. Я побледнел, но через силу улыбнулся. Однако кондуктор прошел мимо меня и высадил зеленщика Пастанаджи.
Когда же кондуктор проходил мимо прачки Кутти Лала, тот злобным шепотом сказал ему:
– Ну, попадись ты мне около Сат Бунгало, я тебе покажу!
– Инспектор-сахиб, – сказал кондуктор. – Он грозит мне!
– Что ты сказал, подлец? – закричал инспектор, хватая Кутти Лала за плечо, и, обращаясь к охранникам, добавил: – Отведите его в полицейский участок и вложите ему ума дубинками!
– Нет, нет, простите меня, сахиб, – взмолился Кутти Лал. – Я ваш покорный раб!
Кондуктор снова взглянул на меня. Я ответил ему улыбкой и пальцем поманил к себе. Когда он приблизился ко мне, я зашептал ему на ухо:
– Видите того человека, который сидит у окна? – И я показал на доктора Мата Прашада. – Он приехал с последним поездом!
Кондуктор подошел к Мата Прашаду и, потрепав его по плечу, сказал:
– Выходите!
– Но… Я? Да я самый первый сел в автобус! Спросите хоть его! – И доктор показал на меня. Но я сидел и смотрел в окно.
У кондуктора так и не хватило духа высадить молодоженов. Он несколько раз подходил к ним, останавливался, но всякий раз отходил. Они были так поглощены друг другом, глаза их сияли таким счастьем, что кондуктор просто не решался постучаться в дверь их сердец. Он решительно прошел мимо них и стал высаживать других пассажиров. Люди призывали в свидетели бога и аллаха, но кондуктор оставался глух к их мольбам. Сейчас он слышал только гимн моря.
– Теперь посчитайте! – сказал полицейский кондуктору.
Кондуктор пересчитал пассажиров. В автобусе осталось девятнадцать человек. Я был уверен, что теперь кондуктор меня не высадит – между мной и ним установился немой контакт. Взгляд кондуктора остановился на пожилой женщине из Синда, которая позднее всех вошла в автобус. Все пассажиры ее знали. Она была учительницей в вечерней школе. Это была бедная вдова, которая всегда одевалась в белое сари, много раз штопанное и перештопанное. При ней была сумка, в которой она носила картофель, помидоры, перец и другие овощи.
– И вы тоже сойдите! – обратился к ней кондуктор.
– Да как же я доберусь тогда до дому? – спросила женщина полицейского.
– Что ж я поделаю! – развел руками полицейский. – Таков приказ муниципалитета.
– Но, сынок, ведь у меня нет денег на такси! Разве я смогу пройти три мили пешком, да еще ночью? Умоляю тебя, сынок, позволь мне остаться! – И женщина, наклонившись в поклоне, дотронулась пальцами до сапог полицейского.
– Я человек подневольный! – забормотал полицейский, поспешно поднимая ее. – Я ничем не могу вам помочь! Кондуктор говорит, что не повезет больше восемнадцати человек. Вам придется сойти!
– Ради бога, позвольте мне остаться! – молила старая женщина. – Занятия в школе кончаются в десять часов. В одиннадцать я только добираюсь до остановки. А когда я приеду домой, мне нужно еще сготовить обед! Сжальтесь над несчастной вдовой, сахиб! – И женщина заплакала.
Полицейский оглядел пассажиров и, обращаясь ко всем, сказал:
– Если кто-нибудь из вас согласится сойти и уступит свое место женщине, я не стану возражать!
Однако никто не поднялся со своего места – ни хаджи Дауд, ни редактор, ни я, ни тот сетх, который только что вернулся из Швейцарии. Все сидели на своих местах и, повернув головы, смотрели в окно, делая вид, что слова полицейского к ним не относятся.
