Вид Земли из космоса превосходил любую виртуальную эмуляцию в инфоленте, из тех, что приходилось испытать Парминдер Рао. Что-то постоянно менялось: тени облаков, с безупречной медлительностью плывущие по Альпам. Реки и озера, внезапно освещенные Солнцем – ослепительные вспышки света. Сияющие паутины больших городов на ночной стороне. Рао задержалась в обсерватории – небольшом фонаре из поликарбонатных окон, укрепленных на металлической раме в передней части «Ориона-7». Пока обсерватория все еще была повернута в сторону дома – и астробиолог наслаждалась видами. Она ахнула. Над Австралией пронесся метеор – идеально прямая черточка света, растаявшая прямо на глазах доктора Рао.
«Боже, какая красота!» – подумала она.
А потом картинка глюкнула и по поверхности планеты рассыпался ворох пикселей, все испортив. Напомнив ей, что изображение не настоящее. Рао подняла руку и прикоснулась к устройству, закрепленному у нее на скулах, – двум пластиковым кружочкам. Вид Земли был все-таки искусственным, полученным через телескоп. Отключив этот слой изображения, Рао увидела Землю такой, какой она выглядела на самом деле. Просто ярко-голубая точка далеко позади – единственная отрада взору в сплошной черноте. Тридцать три дня с момента взлета. Рао рассчитывала, что привыкнет к пустоте, к бесконечно раскинувшемуся ничто. Так и не привыкла. Вот почему она не отрывала взгляда от этого голубого пятнышка – единственной точки отсчета.
Вернее – не единственной. В беззвездной, ослепленной Солнцем пустоте можно было различить еще одну точку. Крошечную и очень тусклую, красного цвета, которая исчезала из поля зрения, как только Рао пыталась сосредоточить на ней взгляд. 2I/2054 D1. Цель экспедиции. Пришельцы. Их уже было видно невооруженным глазом. По телу астробиолога пробежала волна возбуждения, словно ее кровь только что насытили углекислым газом. Надо сказать остальным! Рао повернулась и раздвинула виниловый клапан, отделявший обсерваторию от жилого отсека – главного модуля корабля. Конечно, все сейчас прибегут. Хотя за этот месяц они провели массу наблюдений с помощью телескопов, это – особый момент, важная веха… Она сунула голову в жилой отсек – и по ушам ее ударила музыка, жесткий ритм китайской ультрапопсы, сплошной вихрь гитарного звона и рокота ударных установок.
БУМ, БУМ, БУМ-ШАКА-ЛАКА. БУМ-ШАКА-ЛАКА.
«ТЕПЕРЬ ТАНЦУЮТ ВСЕ».
– Орион, это Пасадена, – пришел вызов Макаллистера. – Мы что-то слышим по вашей акустической линии. У вас все ОК?
Ответа надо будет ждать пятьдесят две секунды. Макаллистер встал с кресла и зашагал туда-сюда перед своим пультом. Кресло у него было большое, но в центре вместе с ним находился еще десяток человек, и все смотрели на громадный ряд экранов на дальней стене. На самом крупном отображалась траектория «Ориона-7», похожая на вопросительный знак: он летел к 2I по плоской кривой, которая позволит ему уравнять свою скорость со скоростью несущегося к Земле звездолета. Корабль уже перешел на длинный конец крюка: до встречи оставалось всего около недели.
Последние несколько ночей замдиректора не спал. Он не мог расслабиться, покуда экспедиция не доберется до чужого корабля. Конечно, Макаллистер понимал, что обманывает себя, полагая, что после этого сможет спать. Столько зависит от этого полета! Что бы «Орион» ни обнаружил: дружелюбных альтруистов или вооруженных до зубов агрессоров – мир изменится до неузнаваемости.
«ТАНЦЫ, ТАНЦЫ, ТАНЦЫ».
– Пасадена, это Орион, – сказала Дженсен, заставив его вздрогнуть. Он почти забыл, что запросил их статус. – У нас все ОК. Стивенс пар выпускает.
БУМ, БУМ, БУМ-ШАКА-ЛАКА. БУМ, БУМ.
Весь модуль колыхался от ударников.
Самый вместительный отсек «Ориона-7», в сущности, был большим пузырем с двойными стенками из толстого армированного нейлона. По сути, астронавты жили внутри батута. Обстановка самая спартанская – спальные мешки, столик, за которым они ели, персональные мониторы, ящики для вещей и оборудование – все это было закреплено на мягких стенах так, что, когда они включали музыку или смотрели кино, модуль с гулом вибрировал.
