«Привет, Вик, – сказал он. – Идешь в „Карету“?» И это было странно, потому что либо он встретил бы меня в «Карете», либо нет, а дорогу туда я и сам могу найти. Он знал, что если я и появлюсь там, то позже: мне ведь редко удавалось закончить рабочий день как ему, ровно в пять тридцать.
«Собирался», – сказал я.
«Пить охота, – сказал он. – Денек-то какой нынче».
«Денек славный, – ответил я. – Ты мне об этом пришел сообщить?»
«Первое июня, Вик, – сказал он. – Знаешь, что это за день?»
Я посмотрел на него. Он оглянулся по сторонам. И говорит: «Ты один?»
Я кивнул и сказал: «Может, присядешь?»
Он глянул на меня этак с сомнением, хотя и дураку было ясно, что пришел он неспроста, но все-таки сел туда, куда обычно садятся мои клиенты – те, кто потерял близкого и пришел договариваться о похоронах. А потом сказал: «Все, Вик, пора. Первое июня. Я хочу продать магазин».
Это прозвучало так, словно он сознавался в преступлении. Словно пришел устраивать свои собственные похороны.
«Что ж, – говорю я. – Тогда я точно приду сегодня в „Карету“, раз есть что отметить. Поставишь?» А он глянул на меня и прищурился, как будто не ждал от меня шуточек на эту тему, как будто подумал: да ты, видно, мало чем отличаешься от остальных-прочих. Зубоскалы, что с вас взять. Потом сказал: «Я только тебе говорю, Вик. Больше никому. Покамест».
«Ценю, – отвечаю я. – Буду нем как рыба».
А сам думаю: нашел из чего тайну делать, чего стесняться! Уйти на покой в шестьдесят восемь лет – это по любым меркам вполне нормально. Пускай он говорил, что будет вкалывать, пока не свалится, и не сдержан слова – кому какая печаль? Зато он наконец собрался сделать то, что Винси советовал ему много лет назад: прикрыть свою убыточную торговлю, пока она его не разорила. Может, решил внять голосу разума. Да и Эми, между прочим, чуть от него не ушла. Хотя об этом-то он ни сном ни духом не ведал.
Я думаю: странная вещь гордость. Маленький человек от нее раздувается, но гораздо хуже то, что большой боится показаться маленьким.
«Что такое мясная лавка, в конце концов?»– говорит он.
А я думаю: да брось ты, Джек, ведь у тебя на лице написано, что она для тебя все, и тебе больно сейчас лгать. Ты небось и не догадывался, как тяжело будет расставаться с привычной лямкой. Я думаю: выше голову, Джек. Мясники – они ведь сплошь веселые ребята, здоровенные парни с большими ручищами и широкими ухмылками, каким и ты был когда-то. А грустить – это по моей части. Ты не сдаешься, ты просто уходишь на покой. И хотя я, твой ровесник, еще торчу у себя в конторе, вместо того чтобы передать дело сыновьям, это всего лишь специфика профессии. Потому что именно в нашем возрасте многие приходят в похоронное бюро, в нашем возрасте становятся вдовами, и я знаю, что миссис Коннолли приятней говорить со мной, чем с моими детьми.
«Жизнь – она не на одной говядине держится, верно? – говорит он так, точно сам в этом не уверен. – И Эми будет рада».
«Ты сказал ей?» – говорю я.
Он смотрит в потолок, точно я застал его врасплох. И говорит: «Притормози, Вик. Я сам только пять минут назад решил, когда вытирал подносы».
Я подумал: это уже больше похоже на того Джека Доддса, к которому я привык. Выходит, сам того не зная, я наблюдал, как принимается Великое Решение. Видно, не зря человек выбирает, куда и когда смотреть.
«Вот я и подумал: дай скажу кому-нибудь поскорей, например Вику, – говорит он, – а то передумаю, и Эми не узнает».
Да, на прежнего Джека это больше похоже.
«А как мне быть прикажешь? – говорю я. – Если Эми не узнает?»
«Узнает», – говорит он с негодованием, но лицо его опять делается унылым, словно он еще не решил, как ему взять эту преграду, словно на свете нет ничего труднее, чем сообщать хорошие новости.
В моей конторе есть старые часы, которые всегда ровно тикают. Это приятно слышать.
«А как твои ребята, Вик?» – спрашивает он.
Ничего себе ребята, думаю я: обоим уже за сорок. Но я и сам зову их так – моими ребятами.
«Они у меня без дела не сидят», – говорю я.
Он оглядывает пустую контору, потом глядит на меня, точно хочет сказать: это ты у них без дела не сидишь, Вик. Но мне ясно, что означает этот блеск у него в глазах, я видел его и раньше. Он означает: тебе-то легко уйти на покой, Вик, плюнуть на все. У тебя есть Дик с Тревом. Твой бизнес не развалится. И у меня могло бы быть так же.
