— Надолго? — Теперь он снял фуражку, повесил ее на крючок вешалки и, обернувшись к Вадику, переспросил: — Надолго?
— До утра.
— Вот и сына к себе залучили. — Отец улыбнулся маме, выглянувшей из кухни, а потом опять окинул взглядом Вадика, только теперь это был — Вадик почувствовал — докторский взгляд: он схватил и цвет лица и чистоту глаз, пробежался по фигуре. — Здоров?
— Так точно, товарищ полковник медицинской службы, здоров! — встав во фронт, отрапортовал Вадик. — Разрешите в строй?
— Смотри — лейтенант! — усмехнулся отец.
Маша, сестра Вадика, пришла в двенадцатом часу, когда Вадик, разомлевший от ванны, вкусной еды, коньяка и просто от ласки, уже задремывал на диване, чем вызвал обмен мимолетными улыбками между отцом и мамой. Машке весной исполнилось двадцать лет. Она переходила на третий курс Строгановского училища, и стиль изящного и элегантного беспорядка, который культивировался там, она уже сделала стилем своей одежды, манер и домашней обстановки и, как сразу же почувствовал Вадик, по–видимому, решила, что настало время распространить этот стиль на их ранее упорядоченные отношения.
Она звучно чмокнула Вадика в нос, растрепала ему старательно расчесанные волосы и принялась за расспросы, при этом она совершенно не обращала внимания на сонный вид брата.
— Ну, братан, — говорила она, например, — а девушки там есть?
— Есть, — слабо отзывался Вадик. — И девушки там есть, как им не быть!
— Тогда тебе надо бы усы отпустить, — сразу решила Машка. — Входит в моду — раз, — она загибала пальцы, — экономично — два, и для врача усы — шарман! Мам, скажи Вадьке, чтобы он усы отпускал. Такие пушистые–пушистые!..
— Что–то ей усы стали нравиться. Неспроста, — из предосторожности закрываясь подушкой, прокомментировал Вадик, но Машка не задерживалась на мелочах.
— У меня есть идея. Я беру твой кооператив и селюсь там с подругой. Она — вот такая девка! А ты, как морально неустойчивый и малокоммуникабельный, остаешься под родительским крылом. Даже — крыльями! Иначе ты, Вадька, — она трепала Вадика за нос, уши быстрыми сильными пальцами, — будешь типичным старым девом с комплексом кухонной неполноценности.
— Марья! — сказал отец. — Этот вопрос решен окончательно.
— Хорошо! Но ты разрешишь мне рисовать на твоей шикарной лоджии? Там мощный вид, правда, папка?
— Да! — встрепенулся Вадик. — А как дела с кооперативом?
— Обещали к ноябрьским праздникам дом сдать.
— Я рублей триста заработаю, — обстоятельно сказал Вадик. — На мебелишку.
— Богатый, — насмешливо протянула мама. — Съездишь к морю.
— Вадьк! — опять затеребила его Машка. — В твоей деревне нет никаких народных промыслов? —
— Окромя браконьерства, нет. Но мы с егерем дядей Сашей…
— А икону почерней достать нельзя?
— Спрошу у одной бабуси с радикулитом.
— Спросишь, честно?
— Оставь ты его, Марья, — сказал отец. — И идите–ка вы оба спать. Ваде вставать в пять утра.
Они жили в двухкомнатной квартире, которую отец получил еще в пятидесятом году, и Вадик с сестрой делили большую проходную комнату, хотя как–то случилось, что чаще всего вечерами все собирались в маленькой родительской комнатушке.
Вадик подождал, пока Маша улеглась, и, разложив кресло–кровать, лег с твердым намерением на вопросы не отвечать, а постараться расслабиться в сеансе самогипноза.
— Расслабляешься? — проворчала Маша. — А меня так и не научил, обормот.
— Машк! — вполне миролюбиво спросил Вадик. — Какое сейчас самое модное ругательство, а?
Она долго думала, молчала, потом откликнулась:
— Волосан… А что?
— Волосан ты, Машка! — сказал Вадик и получил очень точно (в чем сказывалась большая практика) подушкой по голове.
Машка царила в семье. Если в Вадике с самого детства проглядывали черты характеров и отца и мамы, но больше матери, то Машкин характер, казалось, не имел в семье аналогов.
Еще на четвертом курсе, рисуя в кружке на кафедре неврологии свое генеалогическое древо и собирая оставшиеся в памяти родни сведения о пристрастиях предков, Вадик был весьма заинтересован: все укладывалось в схему, даже определился внутрисемейный круг профессий, но Машка выпадала из него. Разгадку ему принес разговор с мамой. Вадик всегда полагался на ее серьезные и четкие заключения кристаллографа. Она сказала:
