— Спи, спи, — глупо шептал он ей в ответ на неровное дыхание, трогающее его лоб. И неожиданное сильное тепло от ее близкого тела и повторяющееся: «Спи, спи!..» — утишили бег его сердца, разгладили озабоченное лицо, дали покой — он уснул.
Сквозь сон чувствовал, как она брала его руку, смотрела на часы, и на эти секунды просыпался, странно счастливый, и опять падал в сон, теплый и легкий, как в детстве. А на рассвете, приподняв голову, с блуждающей счастливой улыбкой громко спросил: «Куда ты?», — и успокоенный ее «Спи! Спи!», зарылся в подушку, довольный всем миром, собой, прошлым и будущим — до того мгновения, когда, уже встав, вдруг ясно осознал, что ему уже не так хорошо, как прежде, когда рядом была Оля.
Он суетливо умылся, побежал на кухню, повертелся там, преданно заглядывая Оле в глаза, предупредительно берясь помочь во всем подряд — лишь бы оказаться нужным, — и со страхом видел, как замыкается Олино лицо, как тает и исчезает еще на рассвете бывшая в ее глазах теплота.
И потом много дней Оля была, с ним странно холодна и пристально рассматривала его, словно изучая, подозрительно; а он казнился и все искал, в чем он провинился.
…Так странно было лежать в почти полной тишине, в полумраке, казалось, единственным бодрствующим во всем мире, и ворошить слова, воспоминания — о школе, о доме, о студенческих своих буднях, — все сплеталось в какой–то клубок, путаный ворох незначительностей, и звенела пустота в голове. Тогда Вадик начинал злиться, вздыхал, ворочался. Выбирался на порожек медпункта, на прохладу зеленой зари. И вид палаток и обросшего травой здания столовой возвращали его к настоящему.
«Ну что тебе надо? — вопрошал он себя. — Ну спи! Когда–нибудь ты будешь мечтать о таком времени, о такой свободе: никаких забот, никаких проблем еще нет. Дурак, у тебя же каникулы! Отдыхай!»
Он возвращался на раскладушку, она скрипела, и всегда приходило воспоминание о той ночи, когда здесь спала Оля, и Вадик начинал думать о ней, о том, как она переменилась, и рано или поздно додумывался до: «Она приручала меня — на всякий случай, вот и все! Из боязни, что я буду стараться комиссовать ее, из перестраховки. Подразнила, а я клюнул… Разнежился…»
Ему становилось тошно и стыдно — вспоминал свои торопливые поцелуи и вздохи, сюсюканье, ох!.. Тогда он плотно закрывал глаза, пминал голову в подушку, и тут сон, спасительный сон, короткий и темный, обрушивался на его горячий висок.
Даешь областную спартакиаду ССО!» — уже второй день висел на двери столовой плакатик. И дождик все норовил смыть с него краски.
Автобус прибыл в пять утра. На пустынном мокром шоссе, облитый розовым светом поднимающегося солнца, он всем показался если не символом предстоящих радостей и удовольствий, то хоть их обещанием. И пока шли через мокрое поле, стараясь не очень сильно перепачкать обувь, и толпились вокруг автобуса, поджидая отставших девчонок и комиссара, все поглядывали на еще чистое небо, надеясь на удачу с погодой — дожди уже утомили.
Через три часа скорой, под песни, езды по дорогам они очутились в каких–нибудь тридцати километрах от Москвы, в знаменитом орденоносном совхозе–миллионере — небольшом современном, городке, чьи улицы выходили прямо в широкие, загибающиеся за горизонт, ровно колосящиеся поля.
Когда подъезжали, услышали гул, гам, усиленные репродукторами песни, и оживились. А в самом городке, переполненном. стройотрядовцами, на центральной площади, забитой автобусами, машинами, расцвеченной флагами, вымпелами, ходуном ходившей от снующих по ней фигур, от напряженной оглушительной музыки, хохота, криков, отряд прилип к окнам.
Приказав всем оставаться на местах, командир ушел на разведку и скоро вернулся, неся в охапке кучу флажков на длинных древках, а в зубах большой лист ватмана.
— Час на разгул, — сообщил он ребятам, — а потом все собираются на стадионе. И чтобы кучно сидели! Штаб пойдет со мною в клуб. А ты, Юра (и Юра Возчиков поднял голову), изобрази что–нибудь: конкурс тут на газету «Молнию». Ну, вольно! Разойдись! — скомандовал он шутливо.
Ребята бросились в распахнувшиеся дверцы. Вадик оглянулся на Олю, оставшуюся в автобусе с Юрой и Таней.
