Последние годы Сталина. Эпоха возрождения - страница 217
В воспоминаниях современника отмечается, что, когда подобную практику Хрущев стал позже осуществлять на Украине, Сталин гневно написал ему: «Остановись, дурак!» Впрочем, напомним и то, что именно Хрущев не убоялся пообещать на заседании Организации Объединенных Наций «показать кузькину мать» самим американцам — и для усиления веса своих угроз, сняв обувь, принялся лупить подошвой по трибуне!
Итак, повторим: «делом врачей» Сталин в 1952-1953 гг. напрямую не занимался! Более того, в 1951-1952 гг. был резко сокращен поток рапортов, поступавший из МГБ и МВД в ЦК. Они шли Хрущеву, Маленкову, Берии и Булганину. Так, последний доклад «О рассмотрении Особым Совещанием при МВД следственных дел на 112 человек 14 июля 1950 года» поступил Сталину летом этого же года.
Тогда кто контролировал информации МГБ и МВД? Вся информация этих министерств концентрировалась в канцелярии секретаря ЦК по кадрам Хрущева, курировавшего как раз эти министерства. Именно «бесноватый Никита» контролировал и санкционировал действия Игнатьева. Для этого в декабре 1949 года его и отозвали в Москву из Киева.
Но обратимся к свидетельству самого Абакумова. Сразу после его ареста на одном из первых допросов заместитель Генерального прокурора СССР К. Мокичев предъявил бывшему министру обвинение, что он дал указание поместить подследственного Этингера «в сырую и холодную камеру».
На что Виктор Семенович резко отрезал: «Ничего особенного здесь нет, потому что он наш враг». И уже без обиняков разъяснил прокурору: «Мы можем и (даже) бить арестованных — в ЦК ВКП(б) меня и моего первого заместителя Огольцова неоднократно (по выражению Хрущева: «не раз». — К.Р.) предупреждали о том, чтобы наш чекистский аппарат не боялся применять меры физического воздействия к шпионам и другим государственным преступникам, когда это нужно… Арестованный есть арестованный, а тюрьма есть тюрьма. Холодных и теплых камер там нет… пол везде каменный».
То есть Абакумов вполне определенно указывает, что инициатива применения физических мер воздействия исходила из ЦК.
Но кто призывал «переступать через трупы врага»? Кто еще до ареста Абакумова, кроме секретаря ЦК по кадрам Хрущева (курировавшего МГБ уже 14 месяцев), мог дать такие рекомендации министру?
Правда, в отличие от Игнатьева Виктор Семенович ими не воспользовался. На суде 14 декабря 1953 года, когда Хрущев уже полностью контролировал власть, Абакумову не предъявили обвинений в применении насилия к подследственным. Наоборот, это он потребовал от суда «рассмотреть факты применения к нему и другим подсудимым мер физического воздействия» со стороны следователей Игнатьева. На что исполнявший политический заказ Хрущева прокурор Руденко никак не отреагировал.
Это вынужденное возвращение к делу врачей и заострение внимания на действительной роли в нем Хрущева необходимо потому, что оно помогает понять последовавшие через неполные полтора месяца после появления публикации ТАСС события.
Конечно, это сообщение произвело тревожное впечатление на еврейскую интеллигенцию столицы, породив множество слухов. И еврейская общественность не могла не отреагировать на такую ситуацию. Между 20 и 23 января был организован сбор подписей для коллективного письма в редакцию «Правды», в котором общественность хотела отмежеваться от преступных действий врачей-вредителей.
Организацию сбора подписей возглавили академик Исаак Израильевич Минц, Марк Борисович Митин и Я.С. Хавинсон-Марин — главный редактор журнала «Мировая экономика и международные отношения». Письмо подписали 50 человек: известные писатели, поэты, композиторы, артисты и другие представители творческой интеллигенции.
Содержание письма обосновывало «различие между небольшой группой врачей-евреев, которые оказались завербованы иностранной разведкой, и всем еврейским народом СССР, который считает Советский Союз своей родиной и верен интересам социализма»
