С недавних пор Крисс не участвовал в сражениях сам, поэтому его приезд эльфы восприняли как благословение, и одно его присутствие подняло их дух. Увидев своего короля, эльфы вспомнили, для чего они сражаются, и вместе с ним почувствовали себя непобедимыми. Его размеренные изящные жесты без слов убеждали всех, что для него достижима любая цель и что кровопролитный поход, от которого уже слабели их души, может закончиться только ослепительной победой. Деревня была взята за два дня.
В честь победы был устроен большой праздник, и на нем, среди своих пьяных солдат, в присутствии Сана, который, как всегда, был с ним рядом, Крисс объявил:
— Завтра будет проведена церемония установки последнего обелиска. Приглашаю вас всех на торжество.
Церемония была торжественной. Два солдата вырыли яму для основания обелиска и установили его. Это был тонкий металлический шпиль высотой чуть больше локтя. Внутри он был пустым, поэтому один человек без труда мог его нести. Жрец прочитал молитву, освятившую обелиск. Никто не понимал, какой в этом смысл, но в глубине сердца знали, что совершается огромное событие. Казалось, происходит нечто необратимое. Даже воздух дрожал. Собравшиеся не смогли бы точно описать свои чувства, но их сердца трепетали.
Дело было главным образом во взгляде Крисса. Король сидел на простом табурете. На нем были обычные доспехи. Если бы не его величавая осанка и сверхъестественная красота, его можно было бы принять за обычного солдата. Когда обелиск поднимался над землей, блестя в тусклом свете этого пасмурного дня, глаза короля горели огнем глубокого и очень личного чувства. Он дрожал от волнения, и некоторые участники церемонии даже говорили, что в уголках его глаз блестели слезы. Внезапно все поняли: то, что происходит, навсегда изменит их судьбу.
У ворот деревни короля ожидал Сан. Амхал хорошо помнил это селение: оно стояло на той дороге, по которой он когда-то шел вместе с Адхарой в Землю Воды. Те дни казались ему далекими, как сон, и к тому же остались в другой жизни. Когда он вспоминал это путешествие, все возникало перед ним словно в тумане — все, кроме нее.
О Сирен — Амхал упрямо продолжал называть ее так в своих мыслях, как будто от этого слова она становилась для него менее близкой, — он помнил все. Помнил запах ее кожи и волос, когда она прижималась к нему на спине Джамили, и глубину ее взгляда. От этих воспоминаний его пронзала жгучая пульсирующая боль. Боль, которую он не должен был чувствовать.
Он был уверен, что, снова оказавшись рядом с Саном, перестанет видеть сны. Он был уверен, что возвращение домой, к наставнику, который стал для него братом, уже само по себе избавит его от всех тревог. Но этого не произошло. Все время, пока он ехал к этой затерянной в глуши деревне, он по-прежнему видел сны — точней, один и тот же сон. Ему снилась она, прекрасная и ужасная. Она несла в дар все чувства, которые существуют в мире, — ненависть, любовь, страх… От одного взгляда на нее он чувствовал ужас — и в то же время безумно, вопреки рассудку, желал ее. В этот момент он просыпался с громким криком. Самым странным было то, что сон всегда сопровождался болью в груди: медальон ее обжигал. Амхал заметил, что медальон теперь пульсирует не так, как всегда, и светится слабей. Его охватил нестерпимый ужас. От этой вещи зависело единственное, что делало для него жизнь терпимой, — блаженное бесчувствие, в которое он стремился возвратиться как можно скорей. Если с медальоном что-нибудь случится, он станет прежним испуганным Амхалом. А в таком состоянии он уже не сможет жить.
Но Амхал заметил в медальоне еще одно изменение, и оно помогло ему обрести обычное хладнокровие. По краям медальона появились маленькие металлические отростки, похожие на изогнутые корешки. И они врастали в кожу груди.
Увидев это, Амхал встревожился, но почувствовал себя уверенней: медальон жив. Талисман действует на него, даже становится частью его тела, а раз так, ему больше нечего бояться. Может быть, сны и тревога, которую они у него вызывали, — единственное, что осталось от его человеческой природы, отчаянная попытка его души сопротивляться. Может быть, скоро они исчезнут и оставят ему в дар добровольное рабство — беспрекословное подчинение Криссу, которое избавило его от тяжелой необходимости самому принимать решения и страдать от этого.
