Что касается виновности, то на этот счет у «патриотов» не было никаких сомнений. Конвент высказался в таком смысле единогласно. Только 28 членов воздержались от подачи голоса. И второй вопрос не трудно было разрешить этим господам. Ведь апелляция к народу была бы равносильна воззванию к междоусобной войне. Большинством двух голосов решили не обращаться к нации. На другой день был поставлен вопрос о наказании. Все народные представители находились на своих местах. Их было 749. Только 20 отсутствовали по разным поручениям и 8 оказались больными. Весь день прошел в горячих спорах. Наконец, в 8 часов вечера началось третье голосование – поименное. Нерешительные и решительные сторонники, враги королевства, враги анархии – все должны были дать свой ответ. Очевидцы описывают это голосование, как одну из достопамятнейших сцен времен революции. Встает депутат за депутатом, жужжание стихает, пока он говорит или о смерти, о ссылке или заточении до заключения мира. Чаши весов колеблются, еще никто не может сказать, какая перетянет. Герцог Орлеанский, Филипп Egalité, близкий родственник короля, подает голос за смерть. Даже «патриоты» качают головами от удивления, и гул ужаса пробегает по зале. В ночь больной Дюшатель, закутанный в одеяло, в зало вносится в кресле. Он подает голос за помилование. Наконец, президент, сам глубоко растроганный, должен возвестить, что кара Людовику XVI – смерть! Трое защитников вносят апелляцию к народу, но их не слушают. Теперь спорят только о том, следует ли назначить отсрочку казни. Спорят об этом целый день и целую ночь. Наконец, в 4 часа утра объявляется: «безотлагательно, смерть в 24 часа! Министр юстиции Гара уполномочивается отправиться в Таниль, а секретарь совета прочтет королю следующие решения Конвента: 1) Национальное собрание объявляет Людовика Капета, последнего короля французов, виновным в заговоре против свободы нации и в нарушении общественной безопасности государства; 2) оно постановляет смертную казнь Людовику Капету; 3) оно отвергает апелляции поверенных Капета и воспрещает каждому из них давать им какой-либо ход». При чтении этих резолюций лицо короля нисколько не изменилось. Только, когда произнесено было слово «заговор», невольной улыбкой подернулись его губы.
В тот день, когда последовал смертный приговор Людовика XVI, Малерб явился к нему. Входя в его комнату, почтенный старец нашел короля сидевшим за столом. Обеими руками закрыв лицо, король погрузился в думы. Людовик, встав перед своим отважным защитником, который преклонил колена перед ним, поднял Малерба и прижал его к груди. Тяжкое слово наконец слетело с уст Малерба. Ничто не обнаруживало удивления или потрясения короля. Он был расстроен только горем достопочтенного старца. «Если вы меня любите, – сказал он ему, – то разве вы не пожелаете мне этого последнего прибежища, какое осталось мне. Уже два дня», прибавил король после минутного размышления «я стараюсь проверить, был ли я хоть малейшим бременем для моих подданных в период моего царствования. Г. Малерб, клянусь вам со всей искренностью моего сердца, как человек, которому суждено предстать пред Богом, что я неизменно желал счастья моему народу и никогда не имел ни одного желания, которое шло бы в разрез с этим». Малерб обещал посетить его еще раз. Проводив его, король сказал Клери: «горе этого смелого старца глубоко меня тронуло». Малерб, однако, не мог сдержать своего слова. Его более не пустили к королю.
Клери хотелось пробудить в Людовике надежду на иной оборот судьбы. Он рассказывал ему, между прочим, что народ намерен восстать в его пользу. «Это мне очень прискорбно, ибо это опять будет стоить только новых жертв. Я не боюсь смерти, но я не могу подумать без ужаса о жестоком жребии, какой я оставлю моей семье, королеве, нашим несчастным детям… А мои верные слуги, которые никогда не покидали меня, это поможет им? Я вижу, как народ, предавшийся анархии, сделается жертвой всех партий, как последуют преступления одно за другим, и томительные раздоры истерзают Францию». Затем он углубился в тот том английской истории Юма, в котором рассказывается о процессе и казни Карла I. До своего последнего часа он занимался чтением этой книги.
