Эта проволока напоминает Шарлеманю и еще кое о чем… То, как он держался во время этой поездки с немецкими товарищами… Он то был слишком сердечен, то слишком сух. Хотя он твердил себе: это же товарищи… это ведь не та, это хорошая, справедливая Германия… И все же он не мог отделаться от чувства горечи и от неприятных мыслей… И тот, что заговорил о репарациях, наверно, испытывал то же самое. При прощании обнимались с ними с большим жаром, чем если бы они были бельгийцами, чехами или поляками, а причина была все в том же…
Сообщник и…
Пальцы Саида тоже касаются ржавого заграждения между двумя опорными столбиками. И расстояние между ними кажется здесь почему-то большим, чем в Германии…
А до этого произошла история с родственником Саида. Рассказывать о ней недолго, хотя тянулась она целый месяц.
Еще до прихода Шарлеманя в фургон родственник Саида послал домой посылку, в которой были почти одни только детские вещи. Вскоре он получил письмо от семьи. Посылка не дошла. Еще неделя проходит. И писем нет. На этот раз Саид пошел к Шарлеманю в мартеновский цех. Шарлемань предпринял что полагается. Написал запрос и жалобу. Дней через десять посылка возвратилась в порванной упаковке, проткнутая во многих местах штыком. Никаких объяснений. На родственника Саида все это подействовало так, словно штыками изранили его детей. А потом вернулось одно из его писем, затем перевод. Почему их вернули, неизвестно.
Самое важное о Саиде Шарлемань узнал не от него самого, а от Рамдана.
Случилось это год назад, но такие вещи нескоро забываются. В тот день, в фургоне Саид не захотел об этом говорить. Может быть, поэтому Саид так резко отвернулся, когда речь зашла о семье его родича…
Год назад Саид узнал, что казнен его младший брат. Когда он уехал из Алжира, брату было всего девять лет. Поскольку Саид ни разу больше не был на родине, брат по-прежнему оставался в его памяти ребенком. И ребенком он представляется Саиду, когда он думает о том, как брата арестовали, как нашли на нем оружие, посадили в тюрьму и гильотинировали…
Саид еще немало пережил, добавил тогда Рамдан… Но об этом ничего толком не известно.
Через день или два после того, как вернулась продырявленная посылка, Шарлемань встречает Саида и его родича на улице у своего дома. У самого дома — он даже подумал: не к нему ли они пришли.
— Нет, мы не к тебе… — сказал Саид, переглянувшись со своим спутником. — И все же я рад, что тебя встретил: я хотел…
И он рассказал о посылке и о том, как потрясла их эта история.
— Хорошо, что мы встретились, я хотел поблагодарить тебя. Тебе пришлось столько из-за нас хлопотать.
Родственник Саида кивнул головой и гневно произнес несколько фраз.
— Он говорит, — сказал Саид, — что прошлой ночью полиция явилась с обыском в Семейный и там тоже протыкали ножом тюфяки, даже тот, на котором спал маленький ребенок…
После минутного колебания от добавил:
— Он сказал: даже детский матрац!
Шарлемань отметил, что на этот раз Саид перевел ему арабскую речь.
Что им за дело до маленького ребенка…
— Господи Иисусе! — говорит в таких случаях старая Зея. Это ее любимое присловье.
Старой Зее никогда не сидится на месте. В ту ночь, когда вспыхнул пожар, можно было поручиться, что она побредет туда, где все. Она никогда не поспевает вовремя, по все-таки потащится вслед за всеми. Так всегда и бывает. Она знает, что придет слишком поздно, и все же идет к месту происшествия. Ей хочется по-прежнему принимать участие во всех событиях. И она ковыляет на своих старых ногах… Где только ее не увидишь! Кстати, это она разносит извещения о смерти.
Алжирские женщины почти не выходят из дому. Мадам Бен-Шейх — исключение. Провизию покупают мужчины. Когда арестовали шахтера Брагима, жена его знала дорогу только к отделу общественной помощи и в больницу. Она беременна, и Сюрмон уговорила ее пройти профилактический курс обезболивания родов.
И все же жена Брагима вышла из дому. Она отправилась на поиски мужа. Ей указали улицу Буайе. Она совсем неграмотная. И вот она идет, выставив вперед живот, в бледно-зеленом платье, в розовом цветастом шарфе, обмотанном вокруг головы, в серебряных сандалиях на босу ногу. Два араба в черной полицейской форме стоят у дверей — их теперь четверо, они сменяются дважды в сутки. Увидев ее, они толкают друг друга локтем и говорят:
