Лобовая атака длится всего лишь секунды. И вот «фоккеры» уже мчатся на Априданидзе. Комэск видит, как тот круто развернулся в сторону врагов. Подсказать ему, как действовать, было уже поздно, да и вредно: сейчас голос командира только отвлечет его внимание. Теперь все зависит лишь от умения и выдержки Сулама.
«Фоккеры» крыло в крыло пикируют на Априданидзе и, наверно, километров с двух открывают по нему огонь. Дымчатые трассы уходят намного ниже Сулама, и Воронину со стороны, на фоне голубого неба, это отчетливо видно. Но Суламу сейчас наверняка кажется, что снаряды и пули несутся прямо на него, прямо в глаза. К тому же создается впечатление, что и отвернуть нельзя: кажется, что снаряды повсюду настигнут тебя.
Капитан Воронин сейчас лишь сторонний наблюдатель. Через секунду, две Суламу нужно резко заложить самолет в крен. Он это делает. Но почему так медленно? Что это значит? Неужели ранен на лобовой? «Быстрей крутись!» — невольно вырвалось у комэска. Один «фоккер», используя свое тактическое преимущество, мгновенно нацеливается на Сулама. Другой стремительно несется на Воронина. А тот лихорадочно думает, что же предпринять в эту критическую минуту? Сидеть неподвижно и ждать, пока тебя прикончат? Это глупо! Ну что же, наконец: взлетать или выскочить из кабины? Истребитель, сдерживаемый тормозами, словно норовистый конь, дрожит от нетерпения. Лучше потерять самолет, чем вдобавок к этому самому сгореть с ним на разбеге. Скорей из машины! И тут напарник Воронина пошел на крайний риск. Он с такой решительностью бросился на устремившегося на него вражеского истребителя, что тот, испугавшись таранного удара, свечкой шарахнулся кверху, а Сулам оказался вплотную на хвосте у «фоккера», пикирующего на комэска. Еще миг — и от фашиста полетели куски.
Вот это да! Расчет и натиск. И ни капельки «науки». Впрочем, искусство воздушного боя, очевидно, заключается не в том, чтобы следовать его канонам, а в нужный момент отказаться от них и воевать с учетом обстановки. Тогда и опытный противник не может быстро найти нужный контрманевр, потому что ты уже атакуешь, а ему еще нужно понять необычный прием борьбы.
И «як» Петра Воронина, спущенный с тормозов, рванулся на взлет…
— Товарищ капитан, ваше задание выполнено, — четко и спокойно доложил Воронину Априданидзе после посадки. — Разрешите получить замечания.
Один вылет, а он словно рентгеном высветил такие замечательные боевые качества напарника, о которых капитан раньше и не подозревал. Больше тридцати раз командиру эскадрильи приходилось слышать такие его доклады, и, пожалуй, только сейчас он уловил и осмыслил, что каждый раз они звучали по-иному. После первого вылета в осипшем голосе и на бледном лице была тревога, нетерпение узнать оценку своих действий, а где-то за этим угадывалась и скрытая радость боевого крещения. Теперь — деловитое спокойствие бывалого воина и гордость за свой ратный труд, за выполненный с честью воинский долг.
Раньше он был горяч и вспыльчив. Сейчас уравновешен и степенен. Фронтовая жизнь и боевая работа привили Суламу житейскую сдержанность. Правда, Априданидзе внешне никак не походил на «летчика-богатыря». Небольшой, худенький, он скорее напоминал подростка в форме летчика. Но как обманчив подчас может быть внешний облик!
К двадцатилетнему Суламу пришла боевая зрелость. За месяц? Да. Возмужание на фронте не зависит от возраста и определяется не временем, а напряженностью боев и внутренней силой самого человека.
В последнем бою он как бы сдал экзамен на мастерство, показал свою зоркость, точный расчет, высший класс пилотажа и меткий огонь. Теперь за Сулама комэск уверен, что тот может быть хорошим командиром пары. Сейчас Петру захотелось по-братски обнять товарища, но это у летчиков в будничной обстановке не принято. И, пожимая ему руку, Воронин только сказал:
— Молодец! Поздравляю с третьей личной победой!
* * *
Летчикам эскадрильи разрешили после завтрака съездить в город.
Полуторка с трудом пробиралась через разрушенные и захламленные улицы к Днепру. Киевляне усердно работали па трамвайных путях, ставили столбы для связи и света, чинили водопроводное хозяйство, расчищали дорогу. Ограбленный и погребенный в руинах Киев оживал.
