– Снедаючи, зде сиди, – поднимаясь, велел Александр Филиппович. Мне вдруг вспомнилось, что именно так звали Александра Македонского. Тоже папа Филипп, и фильм об этом деятеле я смотрел.
Интересно, тут был свой Александр Македонский?
…А ничего, кормят прилично. Те же разваренные овощи, что и утром, но здесь они были щедро сдобрены мясом. Хлеб тоже оказался значительно вкуснее магазинного. Я даже молока выпил, хотя и не люблю с детства. Не так страшно оказалось, кстати. Явно не порошковое.
Я доел, расположился на лавке поудобнее. Странно, однако. Если это людская, то где же люди? Впрочем, еще не вечер, работают наверняка. То же, кстати, и меня ждет, едва лишусь статуса «держимого хворобой». Гнуть спину с рассвета до заката. Самое страшное, что с рассвета. Терпеть ненавижу рано вставать.
Похоже, я снова задремал – воздух как-то заструился, поплыли в нем радужные пятна, точно бензиновые разводы на лужах, и по лужам этим бежали неуклюже Жора Панченко и Аркадий Львович, скованные одной цепью в районе щиколоток. Над ними извергался ливень, асфальт пузырился, из канализационного люка фонтанчиком била грязно-бурая вода, изображая из себя горную речку…
– Вот, погляди того, лекарю. Сморимши того, видать.
– При хворобе той преждепамятной не дивно, – второй голос был низок и гулок. Ну прямо оперный бас.
Я рывком поднялся на лавке. В комнате стояли двое: боярин Волков и длинный тощий мужчина, почти полностью облысевший. С ног до головы закутан он был в черный балахон широкого покроя, грудь его украшала серебряная цепь, на которой висела какая-то блямба весом, очевидно, в килограмм. Пучок скрещенных молний, штук шесть, схваченных в центре многолучистым кругом, видимо изображавшим солнце.
– Кое ти имя, юнате? – хмуро спросил представитель местной медицины. Чем-то он был раздражен и потому очень смахивал на участковую нашу врачиху Тамару Сергеевну, которая очень не любила ходить по вызовам, и потому при температуре ниже тридцати восьми ее лучше было не приглашать. С ходу выдвигала версию о симуляции и отказывалась писать справку для института.
– Знаете, я вообще-то не юннат, – поднимаясь с лавки, сообщил я неприветливому лекарю. – Никогда не любил возиться с хомяками и морскими свинками. Я в детстве лыжами занимался и еще ходил в кружок программирования на вижуал бейсике.
Лично мне от этого черного доктора ничего не надо, так что я выгибаться под него буду?
– Глаголь, глаголь, – лекарь почему-то нисколько не обиделся, – не обинуючись, навычной ти мовой глаголь.
Ну, поговорить можно. Я прочитал ему вслух несколько текстов «Наутилуса» и «Зимовья зверей», таблицу первообразных для простейших функций и совсем уж было вознамерился поведать классификацию аппаратов искусственного брожения.
– Довлеет, – прервал меня лекарь. И, повернувшись к боярину, добавил: – То истинно преждепамятная хвороба. Но добре, что мова та есть словенской сходна, темже хвороба удобецелительней.
Он положил на стол свою котомку – этакий врачебный чемоданчик, только не с ручкой, а на лямке. Хмурясь, что-то оттуда вынул – несколько склянок размером не более спичечного коробка. Взял глиняную кружку, из которой я пил молоко, понюхал и, видимо, одобрил.
– Воды из колодезя, – распорядился, не оборачиваясь. Буквально через минуту в комнату внесли бадью. Та самая вредная баба Светлана и внесла. Нет чтобы боярская дочка потрудилась…
Лекарь зачерпнул кружкой из бадьи, потом накапал туда что-то из своих пузырьков. Я уж думал, все готово, но лысый обхватил кружку ладонями, подышал туда и быстро-быстро что-то зашептал. Не иначе колдует.
Я с трудом удержался, чтобы не рассмеяться. Вот уж во что никогда не верил, так это во всякие магические штучки, которыми полны газеты бесплатных объявлений. «Ведунья тетя Мотя снимет дурной глаз и откроет чакры за полцены». А вот девчонки у нас в группе относились к этому серьезно. Что с них взять – тупые.
– Пей, – протянул мне кружку лекарь.
– Небось горькая, – буркнул я, но послушно глотнул. Судя по вкусу – самая обычная вода. Ну что сказать? Шарлатан. Ну так на то у них и средневековье. И как с такими врачами они еще все не перемерли?
