Чиновник двинулся дальше.
– Не буду шить, – сказала Аира.
– Только на время, – промолвил Анно. – Прошу тебя.
Скуч, который пек лучшую сдобу в Араманте, был направлен на работу в одну из больших пекарен. Мико Мимилита отправили в пошивочную мастерскую. Креота, бывшего императора Араманта, оказалось не так-то легко пристроить. Креот заявил клеркам, что не умеет делать ничего.
– Как, вообще ничего?
– Вообще.
– А тебе не кажется, что из-за этого твоя жизнь течет слишком медленно?
– Кажется, – отвечал Креот. – Очень медленно.
– Ну что же, ты выглядишь достаточно крепким. Будешь работать на ферме.
Мампо сказал клерку, что хочет быть манахом. Пинто ужаснулась:
– Нет, Мампо! Тебя убьют!
Однако Мампо упорствовал.
– Я смогу. Я знаю, что смогу.
– Еще никто из рабов не просился в манахи, – произнес клерк. – Тебе известно, что туда берут только самых лучших?
– Меня возьмут.
Клерк посоветовался со своими товарищами.
– Ну что же, думаю, не будет большого вреда, если его испытают.
Бомен попросился в ночные сторожа. По очень простой причине: ночью, когда все уснут, он будет слушать Кестрель.
– Сторож, – записал клерк в книге.
Наконец всех пленников распределили и повели на новую работу. Рабы покинули двор, а вооруженные солдаты принялись выдергивать из толпы отдельных людей, намеренно разбивая семьи и компании. Пинто отделили от родных и отвели в сторону.
– Куда вы ведете ее? – спросила Аира Хаз. Солдаты не отвечали, хотя скоро ответ и так стал ясен. На другой стороне мощеной дороги стояла длинная череда обезьяньих фургонов с открытыми дверями, некоторые фургоны уже наполовину заполнились. В каждом фургоне находилось более двух десятков человек. Под решетками в полу лежали вязанки дров. Когда Пинто запихивали в фургон, девочка задрожала. Анно успел сказать дочери несколько слов.
– Все будет в порядке, дорогая. Увидимся вечером.
Никто ничего не объяснял людям, им даже не угрожали.
Все и так знали, для чего предназначен обезьяний фургон. Бомен и Мампо глубоко задумались. Теперь они поняли, что стены, окружавшие их, нельзя пробить, а перелезть через них так же невозможно, как если бы они уходили к небесам. Любая попытка к бегству, любое неповиновение – и их близкие сгорят заживо. Им всем предстоит теперь жить в тени обезьяньего фургона.
Анно почувствовал, что Аира закипает от ярости.
– Прошу тебя, дорогая, – умоляюще произнес бывший библиотекарь, – держи себя в руках. Помни о Пинто.
Вскоре они расстались – каждый отправился к новому месту работы.
Мампо стоял перед главным тренером школы, где обучали манахов, ожидая, когда тот заговорит. Ларе Янус Хакел сидел за столом и пристально разглядывал юношу; глаза тренера бродили по телу Мампо.
– Хм, – буркнул Хакел, видимо не впечатленный увиденным.
Он встал и дотронулся до Мампо своими громадными ручищами. Некогда, во времена выступлений на арене, тело Хакела представляло собой гору мышц. Сейчас это была груда жира. Шрамы, испещрявшие каждый видимый кусочек тела, сморщились и стали лиловыми – тренер походил на сырую сосиску, вытащенную из оболочки.
– Ты слишком изнежен, – сказал Хакел. Ничто в этом мальчике с простодушным лицом и жидкими мускулами не говорило о том, что из него может получиться манах. Хакела не интересовали юные романтики, которые в первом же поединке позволят противнику изрезать себя на мелкие кусочки. Манаха – это искусство, а не вид казни.
Тренер отвернулся.
– Пошел прочь.
– У меня получится, – сказал Мампо.
– Прочь.
– Мое тело знает, что делать.
– Прочь, говорю тебе… – Хакел обернулся. – Как ты сказал?
– Мое тело знает, что делать.
Хакел уставился на юношу. Давным-давно он чувствовал то же самое и говорил об этом теми же самыми словами. Девять лет подряд Хакел был непобедим. Неужели этот увалень обладает настоящим воинским даром?
Крякнув, тренер тяжело опустился в кресло и задумался.
– Ну, хорошо, – произнес он наконец. – Посмотрим, что ты умеешь.
Хакел был человеком благоразумным. Не стоит убивать мальчишку лишь за то, что он вбил себе в голову дурацкую мечту. Хакел позвал одного из новичков, крепкого бойца по имени Бенс.
