Но не успели они вытравить мост и наполовину, как услышали предсмертный крик и звук удара тела о камни. Варрос, не глядя вниз, бросил мост и встал. Он привык к виду смерти, и не было необходимости в каких-либо словах.
Силамар долго смотрел вниз, потом встал, вытер о штаны руки и сказал:
— Мне кажется, что кто-то активно препятствует нам. Кто-то знал, что мы поедем этой тропой, и сделал все, чтобы не пустить нас.
— Но о моем путешествии в Грелиманус знали, кроме тебя, лишь Астрил Гош, Холамтан и Кранимар, — заметил Варрос. — Всем им я безоговорочно доверяю.
— Нет, я не о них, — задумчиво произнес Силамар. — Может, и в силах человеческих вызвать камнепад, послать разбойников и испортить мост, но как он может подослать то чудовище? Нет, я говорю либо о гневе богов, либо о сильном колдуне, который хочет погубить тебя. Во всяком случае, сделать так, чтобы ты не добрался до Грелимануса.
— О, всемогущие Зирива-ванат и Сугнуна! — воскликнул король. — Чем я мог прогневить вас, для которых я — жалкий муравей?! Если уж верить твоим словам, Силамар, то верно, скорее второе — колдун мог бы следить за мной, хотя я даже не представляю, как именно и насколько, в таком случае, он могуществен… И тогда он, пожалуй, сидит в Грелиманусе. Тем более я хочу поскорее туда добраться.
— Но вперед пути нет, — возразил Силамар.
— Да, — согласился Варрос. — Придется временно сдаться и отступить. Возвращаемся в долину и поедем восточным торговым путем.
— Или той тропой, что начинается у Храма Мертвых Богов.
— Там видно будет, — нахмурив брови, сказал король и вскочил в седло.
Они вновь помчались по горной тропе.
— Знаешь, — через какое-то время спросил Силамар у Варроса, — чем отличаются дикари, как нас с тобой частенько величают, от древних знатных лунгарзийцев или аристократов Соединства Стран Священной Реки?
— Чем же? — чтобы поддержать беседу спросил король.
— Тем, что мы никого не обвиняем. Будь на твоем месте, например, Хранитель мудрости Астрил Гош — к которому я, например, очень хорошо отношусь — он бы, пожалуй, промолчал. А любой другой исконный лунгарзиец непременно бы проканючил, что во всем виноват Силамар, который предложил идти по этой, всеми богами забытой тропе, что он специально подставлял всех под опасность!
— Силамар! — гневно воскликнул Варрос. — У меня такого и в мыслях не было!
— А я о том и говорю, — усмехнулся друг. — Ты — воин, ты видишь то, что видишь, и не ищешь во всем чьи-то происки и козни. Если ты что-то хочешь сказать — говоришь правду в глаза, если что-то хочешь сделать — идешь прямой, пусть и наиболее опасной, дорогой. Другое дело — лунгарзиец. Он думает порой одно, а слова его означают прямо противоположное, он боится, как бы его кто не заподозрил в чем-то нехорошем. А если он хочет что-то сделать, то выбирает окольный путь. Ты честно голыми руками пошел на Мерналдита и сорвал корону с его головы. А твои враги? Подло и исподтишка посылают наемных убийц, подсыпают отраву в вино… Если бы против тебя пошел настоящий мужчина, он бы пришел к тебе с мечом в руке.
— О! — воскликнул Варрос. — Как мне все надоело, видят великие Зирива-ванат и Сугнуна! Да я с удовольствием выйду на поединок с любым, кто бросит мне вызов, с любым, кто недоволен моим правлением! Знаешь, Силамар, порой, особенно сейчас, когда я вижу перед собой дикую природу, похожую на ту, где вырос, мне так хочется бросить все, покинуть Лунгарзию, уйти в другую страну и начать новую жизнь, чтобы не думать о покушениях…
— Да, — усмехнулся Силамар, — и в другой стране начать все сначала, рано или поздно свалить местного короля или императора и снова бояться подлых покушений?
Варрос посмотрел на Силамара, тот молча отстегнул с пояса флягу. Варрос глотнул — это было грубое орнейское варево, от которого Холамтан, например, хотя он и орней, скривился бы, а то и сплюнул на пол. Варрос же с удовольствием сделал еще глоток, вернул флягу и, словно в ответ на свои мысли, запел на австазийском:
Рыбак возвратится с моря,
Охотник спустится с гор,
А тот, кто попал на галеру,
Никогда не вернется домой.
Эг-гей, эг-гей, налегай на весло, налегай!
