— А кто у вас батька, то ись папа?
— Ссыльный, Павел Сидорович его зовут.
— Так вы Нина? — пришла очередь удивляться Артемке.
— Откуда вы знаете мое имя?
— Ну как не знать? Павел Сидорович наш сосед и мой учитель. Грамоте я у него обучался, книжки читать брал. Он мне говорил, что дочка у него есть, вы то ись. Он вас десять или двенадцать лет не видел.
— Да, да. Я его почти не помню. Совсем маленькой была, когда он уехал. Здоровье у него как? Он мне не писал о здоровье.
— Так-то ничего вроде. Только нога в морошные дни донимает как будто. Ну, да тут ничего не поделаешь, в ненастье у всех старые раны ноют…
— Какие старые раны, вы о чем говорите? — с испугом и удивлением спросила Нина.
Артемка рассказал, как и где ранили Павла Сидоровича.
— Нога у него стала короче, но большой беды нет. Батя ваш держится бодро, здоровье у него крепкое, не сумлевайтесь… Сами увидите. Долго здесь пробудете? Я к тому спрашиваю, что мужик наш один вскорости домой едет, с ним бы и добрались до Шоролгая.
— А он возьмет? Если возьмет, дня тут жить не буду.
Свернув с Большой улицы на Думскую, Артемка подозвал мальчишку, спросил, где живет Игнат Трофимович Спиридонов.
— А вот рядом с нами, — мальчик показал на небольшой дом, срубленный по-деревенски.
Артемка подвернул лошадь к воротам, слез с воза.
— Вы его совсем не знаете? — кивнул он головой на окна дома.
— Нет, конечно. Папа писал, что это его товарищ.
Скрипнула калитка. На улицу вышел высокий сутуловатый человек. Из-под широких бровей на Артемку глянули его суровые глаза.
— Откуда? — отрывисто спросил он, подумал немного и добавил: — Куда?
— Мы разыскиваем Игната Трофимовича.
— Ну, я Игнат Трофимович. Чего надо?
— Барышню вот с поезда к вам привез. Дочка Павла Сидоровича.
Игнат Трофимович ничего не сказал, вернулся во двор, открыл ворота, взял лошадь под уздцы и повел ее к крыльцу. Артемка шел за подводой, с дотошностью крестьянина осматривал двор. Он был невелик, чисто подметен. У одной стены стояла поленница дров, рядом с домом — кладовая, за ней — баня. Посередине, на аршин от земли возвышался сруб колодца. На крышке его лежало обледеневшее ведро с веревкой.
Не проронив ни слова, Игнат Трофимович снял с телеги чемоданы и понес их в избу. Нина отправилась за ним. Артемка нерешительно топтался у телеги. Игнат Трофимович обернулся, сердито бросил через плечо:
— Тебе что — особое приглашение требуется?
В избе, куда вошли они, было чисто. Некрашеный пол был по-деревенски притрушен чистым песком, на стенах висели фотографии, по дюжине в каждой рамке. Деревянная кровать, стоявшая направо от входа, застелена белыми простынями. На ней возвышалась гора подушек в цветастых ситцевых наволочках.
Игнат Трофимович поставил чемоданы у порога, пробурчал:
— Раздевайтесь… Хозяйка придет, чаевать будем, — и сел на лавку, положив на колени большие костистые руки, исчерченные шрамами и ссадинами.
Разговорчивостью он, как заключил Артемка, не отличался. Сел и сидит, что сыч в дупле. Неуважительный мужик, нелюдимый. Ишь, глазищами водит. И как такого Павел Сидорович в друзья себе выбрал?
Молчание тяготило и Нину. Тихо, словно в избе был тяжелобольной, она сказала Артемке:
— Вы попросите мужика, чтобы он меня отвез в Шоролгай. Пожалуйста…
Артемка заметил, что глаза у Нины серые, открытые, как у отца. В остальном же она почти на него не походила. Даже не скажешь, что его дочка. Лицо у нее кругленькое, с ямочками на щеках, а у Павла Сидоровича будто топором вырубленное.
Артемка хотел было сказать, что Елисей Антипыч возьмет ее обязательно, но тут в разговор вступил Игнат Трофимович.
— Извозничаешь, парень?
— Нет, — коротко ответил Артемка. Разговаривать он не был расположен. Ответ прозвучал недружелюбно, неприязненно. Нина, очевидно, для того чтобы как-то сгладить недоброжелательность, сказала:
— Он из Шоролгая.
— А тут что делаешь? — спросил опять Игнат Трофимович.
Артемка хотел ответить так же коротко, как и первый раз, но встретился взглядом с Ниной и сказал мягче:
— Я недавно в городе, на вокзале чемоданы да мешки ношу. А лошадь не моя. Наш мужик подрабатывал.
