Отчасти это беспокоило Пола из-за полнейшей бессмысленности этих трат, но и потому еще, что он воспринимал это как предательство по отношению к отцу. Отец его был идеалистом, хотя, возможно, сбившимся с пути. Он обладал свободным духом — таким, какой приобретает выпускник колледжа Святого Павла. Робби ненавидел культуру денег и сами деньги. Он опекал неудачников, голодающих художников, брался за безнадежные дела. Он никогда не поддерживал избранного политического кандидата. Зимой, весной, летом и осенью он каждый день носил одни и те же сандалии.
Пол узнал многое из этого от Итана, не от матери, но сандалии хорошо помнил. Со всей непримиримостью юности он предъявлял матери все свои обиды. Но с тех пор больше не пытался.
И в самом деле, что тут поделаешь? У Лии были деньги. Деньги и Пол. И хотя деньги были более покладистыми, чем Пол, она умудрялась использовать то и другое в битве против бабки и деда Пола.
Лия захрапела. Пол взял у нее из руки стакан и отнес на кухню. Потом машинально нашел одеяло и укрыл ее. Какую жалкую парочку они представляли!
Все это не должно было давать повод к разочарованию. Он понимал, что именно с ней происходит. Но его желание надеяться на лучшее, как и ее, было иррациональным и безбрежным. Вот что значило быть сыном. Если бы он примирился с правдой, то перестал бы ей принадлежать как сын.
Сразу после рассвета Пол оставил спящую перед телевизором мать и прошел через тростник. Он мог притвориться перед собой, что в его поступке нет преднамеренности, однако он знал, что Райли ушла на дежурство перед шестью часами. Притом преднамеренность его была опрометчивой, поскольку он вошел через кухню и поднялся по черной лестнице. Он не знал, что будет делать, оказавшись в спальне Алисы, но даже не остановился, чтобы собраться с мыслями. Понимая, что не имеет на это права, он тем не менее открыл дверь спальни и вошел.
— Я не твоя собственность, — сказала она ему однажды, когда ей было около двенадцати.
Она в тот момент собиралась сесть в моторный катер с другом, чей отец, водитель, был заметно пьян, и Пол запретил ей плыть.
— А я никогда этого не говорил, — строго ответил он.
Невероятно, но она сразу отошла от катера.
И вот теперь она спала, разметав волосы по подушке и отвернув от него лицо. Во сне она сбросила одеяло, и ему была видна почти вся ее левая нога.
La bella. Он не хотел бы, чтобы его мать видела ее.
Он присел на край кровати, но она продолжала спать. Ужасно было, когда она на него сердилась. Каким несчастным он себя чувствовал!
— Прости, — прошептал он ей в ухо. Он все еще чувствовал в своем дыхании винные пары. Он дотронулся до пряди ее волос. — Я знаю, что ты хотела сказать, — молвил он. — Не знаю только, зачем я так себя вел.
Ему хотелось чувствовать ее рядом, как в детстве. Что она сделает? Он не мог сказать, чего хочет или что готов предложить. Но он любил ее. Может ли он об этом сказать? Любить ее было просто и еще проще не признаваться в этом.
Даже после всего, что сделал, он ждал от нее доброты. Он заполз на кровать и распластался рядом с Алисой. Потом натянул простыню на них обоих и очень осторожно пододвинулся ближе, чтобы почувствовать ее тепло. Он робко, едва касаясь, обнял ее за талию, хотя жаждал заключить в объятия. И, когда ее нога обвилась вокруг его ноги, едва не застонал. От нее исходило не просто тепло, а, как ему казалось, энергетика доброго человека. Ему хотелось зарыться лицом в ее шею и переплестись с ней ногами и руками.
— Я люблю тебя, — прошептал он ей в волосы.
Можно было это сказать, пока она не слышала.
Он лежал там, постепенно расслабляясь. Биение сердца успокоилось, и он перестал сдерживать дыхание. В голове прояснилось.
Раньше он представлял себе, что если когда-нибудь он, уже взрослым человеком, окажется в Алисиной постели, то произойдет нечто совсем другое, чем в детстве. И действительно, теперь он смотрел на нее иными глазами. Ее близость и аромат творили с его телом такие вещи, о которых он едва ли подозревал в детстве. Если бы он позволил своему воображению разыграться, оно нарисовало бы ему такие картины, которые ему не могли бы пригрезиться в детстве. Но Пол не стал бы давать ему волю, даже если бы оно, воображение, тянуло поводок и вырывалось, подобно недрессированному псу. Пусть даже этот пес протащил бы хозяина целый квартал. Пол мог бы даже на миг совсем потерять рассудок, но не выпустил бы поводка.
