Она сдержанно засмеялась. Раньше его самобичевание ее пленяло, но теперь она начала понимать, что это также и проявление самодовольства. Ему нравились те его свойства, на которые он сетовал. И он не говорил о качествах по-настоящему тонких.
— Так ты пишешь или стираешь? — спросила она.
— Пишу. Стираю ночью.
Она внимательно посмотрела на него. На его лице никак не отражалось то, что он думает о происшедшем на берегу два дня назад.
— Похоже, днем ты тоже стираешь, — сказала она.
Лицо его приняло напряженное выражение. Ему нравилось рушить барьеры между ними, но инициатором этого должен был быть он. Предполагалось, что она должна беспрекословно соглашаться с ним, проявлять любознательность, когда этого хочет он, или игнорировать что-то, если он считает это необходимым.
— Невозможно стереть то, чего нет, — сказал он.
Она оробела. Нужно было держать рот на замке.
— У тебя там ничего нет? — спросила она.
Он воззрился на монитор компьютера и покачал головой, повернувшись, чтобы посмотреть на нее.
— Ничего нового.
Она сердито взглянула на него с чувством знакомого разочарования. Иногда в его присутствии она ощущала, что они тесно связаны друг с другом, а подчас чувствовала себя совершенно одинокой, и тогда ей казалось, что она с тоски вообразила себе их близость.
— Наверное, придется примириться с тем, что диплом незавершен.
Он наморщил лоб над переносицей.
— Может быть.
— Так или иначе, университетские степени придуманы для мелких людишек.
— Хватит, Алиса.
Она хотела бы остановиться. Она хотела бы уйти подальше и не видеть его всю оставшуюся жизнь, если бы могла. Но сейчас не в силах была заставить себя уйти.
— Как это понимать?
Спина его напряглась. У него был растерянный вид. Хороша шутка, если она пришла сюда с мыслью его соблазнить.
— Как что понимать?
— А ты не знаешь?
— Так объясни мне.
Выражение его лица противоречило словам. Он вовсе не хотел, чтобы ему что-то объясняли.
Неужели он мучает ее намеренно? Презирает ли он ее? И если да, то за что?
Отчаяние заставило ее повысить ставки. Ей надо было понять, чем все это кончится.
— Ночью на берегу мы были вдвоем? Или я была одна?
Ему стало не по себе. Он, конечно, ушел бы, но находился в собственном доме. Она начинала понимать, как удобно устраивать сцены в чужом доме.
Он пожал плечами.
— Я выпил слишком много вина. Извини, если внушил тебе какие-то мысли.
— Какие-то мысли?
— Да.
Ей хотелось запустить в него компьютером. Чем больше она злилась, тем становилось хуже. Она прекрасно это понимала. Но иногда понимание происходящего никак не влияет на то, что делает человек.
— Ты подонок, Пол. Или дурак, но я не считаю тебя дураком.
Она с силой хлопнула дверью, хотя помнила, что, когда входила, дверь была открыта.
Когда вечером следующего дня Пол услыхал внизу шум, у него в груди радостно подскочило сердце, как у мальчишки, увидевшего фейерверк. Он весь день работал над статьей, проклиная эту статью, мечтая лишь о том, чтобы Алиса появилась вновь. Он хотел бы, чтобы она появилась в дверях в тех укороченных шортах, которые она иногда надевала. Он мечтал о том, что она с кошачьей грацией растянется на покрывале его кровати, как это было несколько дней тому назад. Даже если она все время будет смотреть в окно. Он не станет возражать, даже если она будет задавать вопросы. Он ответит на все — и на этот раз искренне. И если она совсем ничего не скажет, его это тоже устроит. Он хотел бы, чтобы у них все было так, как прежде.
Ему будет хорошо, если она просто к нему придет. Что бы она ни сказала, на этот раз он будет отвечать по-другому, думал он, только бы она пришла. И тут он услышал, как открылась дверь, и в дом ворвался ветер.
— Паоло?
На этот раз сердце у него упало, как горячая зола того самого фейерверка. Она всегда приезжала без предупреждения. Это была одна из причин, почему он не доверял этому дому: беда всегда приходила без предупреждения.
Спустившись вниз, он увидел, что она приехала одна. Это было единственное, что его обрадовало.
— Паоло.
Она два раза поцеловала его в одну щеку и три — в другую.
— Как дела? — спросил он, надеясь, что она не почувствует его напряжения, которое сам он явственно ощущал.
