— Нам надо поговорить, — сказала я.
— Я зашел только пожелать доброй ночи.
— Но ведь еще нет и восьми часов.
— Мам, я так измотан.
Он избегал смотреть в мою сторону.
— Бен, послушай. Поверь мне про бабушку. Как бы ты не определял ее болезнь с медицинской точки зрения, она просто выжила из ума. Ты же понимаешь это?
Он равнодушно пожал плечами, стараясь спросить как можно небрежнее, как мог сделать только его брат:
— А как насчет мистера Дрисколла?
— Это прошлое. Мы вместе росли. Жили в одном многоквартирном доме. Мы дружили, когда были детьми, а когда пошли в школу, виделись уже редко.
Он ждал. Я должна была прояснить ситуацию.
— Позже мы заходили друг за другом, когда собирались идти в библиотеку. Нам было о чем поговорить, — я изучала потолок, пытаясь подобрать подходящие слова, но не могла. — Бен, тебе уже двадцать четыре.
— И что?
— Ты должен понять. Мистер Дрисколл и я были влюблены друг в друга. И занимались любовью.
— И бабушка застала вас? — он улыбнулся. Загадочно. Восхищенно.
— Да. Однажды она застала нас. После этого мы стали осторожнее. Так или иначе наши отношения продолжались до тех пор, пока он не поступил в колледж. И никаких трагедий. Никаких серьезных чувств. Мы легко расстались, здоровались во время каникул, но у каждого была своя личная жизнь. И я никогда не встречалась с ним до тех пор, пока он не стал важной шишкой. Он сделал себе состояние, работая в одном частном банке. Затем он ушел оттуда и начал инвестировать убыточные компании, помогал им, а затем продавал их за бешеные деньги. И вот именно тогда я позвонила ему и пригласила на обед.
— И позвала его в светлую даль?
— А что мне было терять? Мы оба были женаты. Все было очень просто. Ничего забавного, потому что из доброго и замечательного человека он превратился в чопорного и холодного. Зато он стал нашим клиентом. Мы четверо сошлись по случаю, и он никогда не вспоминал прошлое. Он вел себя так, будто я была провинциальной женой его делового партнера, чем я и была на самом деле. Больше, чем вежливо, и меньше, чем дружественно.
— А отец знал про тебя и мистера Дрисколла?
— Он знал, что в детстве мы были друзьями. Это все, что ему требовалось знать.
— А отец и миссис Дрисколл?
— Они стали хорошими друзьями. В основном — телефонными. Я думаю, что они общались почти ежедневно, и думаю, что отец не спал с ней. Она ввела его в новую жизнь и в новое общество в Нью-Йорке.
Улыбка сползла с лица Бена. Его атлетические плечи вздрогнули.
— Я помню, у нас была такая счастливая семья.
— Она и была. Только последние несколько месяцев…
— Мам, ты думаешь, что на следующий день после юбилея он проснулся и просто решил, что ему надо уйти?
— Ты обвиняешь меня?
— Я устал, — он попытался встать.
— Это не моя вина, черт подери! Всегда говорят: «Для танго нужны двое» и все эти избитые фразы про женщин, которых потом просто выбрасывают. Но я, почему я должна отвечать за все его измены и за то, что он оставил меня?
Бен уходил. Я бросилась вслед за ним через две большие комнаты.
— Бен, скажи, что такое ужасное я сделала, что жизнь моя совершенно разбита и в придачу я должна еще отправиться в тюрьму?
— Я не знаю, что ты сделала, мам, — сказал он очень мягко. Он повернулся спиной и вышел.
Когда в моей жизни происходили беды — выкидыш через два года после Алекса, смерть отца от рака, даже уход Ричи — я считала, что все это тяжелые, но неизбежные потери. Эмбрионы могут погибнуть, родители умереть, мужья уйти. Я понимала, что от несчастий нет страховки. Теперь мне предстояло попасть в тюремную камеру шесть на восемь футов. Не знаю почему, но я не представляла себе окон с решеткой, психопатку-сокамерницу, а только грязный без сиденья туалет. Эта картина настолько ужаснула меня, что мне захотелось упасть и никогда больше не вставать. Я хотела умереть. Я попыталась вспомнить, сколько таблеток снотворного у меня осталось в пузырьке. Но внутри у меня уже все умерло, и я даже не могла подняться наверх за дополнительной порцией.
Это был какой-то кошмар! Мое тяжелое состояние усилилось еще от того, что никто не мог и не хотел мне помочь. Даже мой собственный ребенок, плоть от плоти — и тот мне сказал: «Я не знаю, что ты сделала, мама».
