— Вы не имеете права так говорить. Я порядочная женщина. Если бы я захотела его убить, зачем, как говорите вы, черт возьми, мне это делать на собственной кухне?
— Потому что все, что вы делаете, нисколько не похоже на порядочность, миссис Мейерс. Полагаю, вам не потребовалось много времени, чтобы разработать план преступления. Вы встречаете его у себя в доме, теряете контроль и убиваете его! — Он печально вздохнул, как бы выражая сожаление по поводу того, что мне предстоит. — Поверьте, я знаю, что жизнь не только черная или белая. Она — серая. У вас могут быть очень веские причины. Поэтому я и прошу вас: расскажите мне, я смогу сделать что-нибудь для вас. Можете не говорить сейчас. Расскажите потом.
— Мне нечего рассказывать.
Он встал и подождал, пока встану я.
— Они отдадут тело сегодня днем. Полагаю, что следующая наша встреча будет на похоронах.
Шаркая ногами, он дошел до двери и открыл ее.
— Очень жаль, миссис Мейерс, что мы ни до чего не договорились.
— Они следовали за мной всю дорогу домой, — я даже не пыталась сдерживать крик.
Бен обнял меня за плечи, пытаясь утешить, но губы его побелели, как случалось с ним в детском саду, когда он подхватывал желудочную инфекцию и его рвало.
— Два парня в сером автомобиле.
Бедный ребенок: матери всегда полагается быть ласковой, воплощать нежность всего человечества, а не такой, как я, дрожащей и пронзительно кричащей.
И тут, как странствующий актер, на сцене появился Алекс. Если забыть о волосах до плеч, трехдневной щетине, рваных, облезлых джинсах, грязных потрескавшихся ботинках, то своими черными полузакрытыми глазами и глубокими морщинами вокруг рта Алекс был так похож на Ричи, что я на секунду отвернулась. Когда я взглянула на него вновь, я увидела своего ребенка с растрепанными волосами рок-звезды, прикрывавшими его торчавшие уши. Он осторожно положил свою гитару на столик в библиотеке, затем бросил рюкзак и кожаный пиджак на пол. Я обняла его.
— Все, как страшный сон, Алекс.
— Я знаю, ма.
Мне показалось, что он хочет обнять меня крепче, но в комнате находился его старший брат, и он только шлепнул меня, как маленького ребенка.
Алекс и Бен похлопали друг друга по спинам и быстро поцеловались.
— Привет, Алекс.
— Здорово, Бен.
— Ты можешь себе это представить?
— Нет, — ответил Алекс. — Не могу.
— В последний раз, когда я говорил с ним, — сказал Бен, — разговор был очень короткий — я просто попросил у него денег. На новый телевизор. Хотя мне было не особенно нужно. У кого, черт возьми, сейчас есть время смотреть телевизор?
Рот Алекса с правой стороны скривился полуулыбкой, точно, как у Ричи.
— Когда я разговаривал с ним в последний раз — я пожелал ему смерти.
Бен обнял Алекса и прижал его к себе. Я не могла поверить, насколько разные у меня сыновья. Большой и маленький. Светлый и темный. Мускулистый и хрупкий. Открытый и замкнутый. Они могли бы принадлежать разным народам.
Пока Алекс расслаблялся в объятиях Бена, я бросила «Подозрительной» взгляд, намекавший, что это сугубо личная семейная ситуация. Она захлопала ресницами. Тогда я сказала:
— Если не возражаете, мне бы хотелось побыть со своими сыновьями наедине.
Кажется, она поняла. Пробормотав, что ей надо позвонить пациенту с сыпью на руках, она вышла.
Я взяла детей за руки. Рука Бена, большая и сильная, кожа шершавая от частого мытья в больнице. Рука Алекса меньше, изящная. Мозолистые от игры на гитаре пальцы, как у всех музыкантов тяжелого рока. Я быстро осмотрела его. На нем была поношенная майка, на груди из двух дыр торчали волосы.
— Алекс, — сказала я.
— Да-а.
— Несмотря ни на что, я бы просила тебя надеть на похороны галстук и пиджак.
— Несмотря ни на что? А что еще может произойти?
— У мамы есть небольшая проблема.
— У мамы — большая проблема, — перебила я. Я рассказала о моем свидании с Гевински в полицейском участке. Алекс опустил голову, изучая свои ботинки. Бен, обхватив голову руками, сел на кушетку. Когда я увидела, что плечи его дрожат, я поняла, что он рыдает. Я села рядом; обняла его и погладила его мягкие волосы.
— Успокойся, Бенджи.
— О, мама! Что ты собираешься делать? — спросил он.
