Вдруг с улицы послышался рев сирен, и все стремглав бросились к своей одежде. Кто-то крикнул: «Без паники! Справа от клуба в подвале разрушенного дома бомбоубежище!»
Роман держался спокойно, помог девчатам надеть пальто.
— А вы знаете, где бомбоубежище? — обратилась к Роману Вера.
— Знаю.
— Пожалуйста, проводите нас туда.
— Обязательно.
Роман накинул на плечи шинель и пошел вслед за девушками к выходу. На улице было светло. Это фашистские самолеты развесили ракеты. Загремели, захлебываясь в бешеном темпе, зенитки, засновали по небу яркие лучи прожекторов. Где-то возле моста, соединявшего берега Сожа, начали рваться бомбы. Роман схватил девчат за руки, и они бросились по крутым ступеням в подвал. Там было темно, пахло плесенью. Молодые люди пробрались к противоположной от выхода холодной кирпичной стене. Роман отпустил руку Веры, а Надину крепко сжал, приклонился к ее плечу. «Ух-ух-ух!» — содрогнулись стены убежища — где-то совсем близко разорвалась бомба.
— Тебе страшно? — прошептал Роман.
— Ага, — ответила Надя.
Он осторожно поднес к своим губам руку Нади и поцеловал. Это получилось как-то само по себе.
Опасность сближает людей. Раньше Роман и в мыслях не мог допустить, что вот так, при первом знакомстве, поведет себя таким образом.
Надя не высвобождала своей руки из рук Романа. Она хоть и не различала его в темноте, но чувствовала, что рядом с ней защитник. Обычно во время бомбежек или артиллерийского обстрела она пряталась за мать, дрожала, плакала. А сейчас чувствовала себя как за настоящей защитной броней. А вокруг рвались бомбы, грохотали орудия. Ей так хотелось прижаться к груди Романа, но что-то сдерживало, не позволяло этого сделать.
— Вы, наверное, жалеете, что не пошли домой вместе с лейтенантом? — тихо спросил Роман.
— Да нет же, вот только жалею, что мы не в нашем бомбоубежище, там мама.
— А со мной вам хуже?
— Мне хочется, чтобы и вы там были.
Роман снова прижал ее руку к своим губам. Разрывы утихли. Кто-то в темноте сказал:
— Слава богу, пронесло.
В снеговых тучах колыхались багровые отсветы зарева пожара. Там, возле моста, что-то горело. Девушки, жившие в той стороне города, глухо вскрикивали и быстро исчезали в ночной тьме. Роман вышел следом за Надей и Верой. Вера предложила подождать Зою.
— Вы только посмотрите, мы ее здесь ждем, а она никак с Федором расстаться не может, — не удержалась, чтобы не поддеть подружку, Вера, когда та вместе с парнем подошла к ним.
— Да я все время вас искала, а с Федором встретилась случайно, — оправдывалась Зоя.
— Разрешите вам не поверить, так, Федор? — Роман, улыбаясь, смотрел на друга.
— Так, так.
— В таком случае проводим девушек, если они, конечно, не против.
— Пойдемте быстрей, а то мама волноваться будет, — сказала Надя.
Роман взял Надю под руку, и они пошли впереди.
— Ваша мама, наверное, где-то там тоже за вас волнуется, — повернулась Надя к Роману.
— Волнуется, только теперь, правда, не так. Вот раньше действительно очень волновалась, когда я, что называется, прямо к немцу в зубы шел.
— И она об этом знала?
— Ну, конечно.
— Ох, мамы, мамы, сколько же им уготовано пережить…
Сыпал мягкий снежок, в городе было тихо. С небосклона уже исчезли багровые зарницы, и на душе у Романа было легко и спокойно. Казалось, все его мечты близки к осуществлению. После госпиталя мечтал учиться, и вот учится. Мечтал о встрече с девушкой, и вот она рядом. В мечтах она грезилась блондинкой, с ниспадающими на плечи и поблескивающими, словно золотая рожь на солнце, волосами. Правда, волосы у Нади другие, но кто знает, может, ему и хотелось видеть их именно такими, да только представить тогда не мог. Зато глаза у нее ясные, голубые, ну, точь-в-точь, как у той девчонки, что выскочила за калитку проводить уходивших в партизаны молодых пригожих ребят. И были в тех, пронзительной голубизны, глазах и задор молодости, и грусть расставания, и еще не осознанная боль утраты… Надины волосы пахнут земляникой, вобравшей в себя весь аромат той солнечной поляны, на которой некогда, после удачной операции — они взорвали гитлеровский бронепоезд — отдыхал Роман.
