И её.
Он осторожно приобнял её.
— Ты, как всегда, холоден донельзя, — прошептала она. — Устал?
Он лишь кивнул.
— Тогда иди наверх, поспи. Вечером… Поговорим.
Он благодарно кивнул и равнодушно потрепал её по волосам. Она на миг зажмурилась, однако в следующий момент Баэльт уже двинулся в сторону лестницы.
Он слишком устал для того, чтобы притворяться, что она для него что- то значит.
Хорошо, что Каэрта решила не отступать от привычных всему вокруг порядков — на первом этаже дома располагалась лавка, на втором же был её дом. Если бы дом располагался где- то ещё, Баэльт бы, наплевав на приличия и удобства, лёг бы прямо здесь, среди склянок и прилавков.
Но всё же, этот дом был уютен. Её дом.
Её и Баэльта, когда он заставлял себя навещать её.
Когда он поднялся на второй этаж по маленькой лестнице, его встретила привычная теснота. Тут было сложно развернуться даже для него.
С трудом дойдя до кровати, он бросил мокрый плащ на вешалку. Стянул с себя сапоги. Широко зевнул.
А в следующий миг упал на кровать, мгновенно засыпая.
Обычно ему снился один и тот же сон — мрачное, волнующее море, ливень. Узкая подворотня, полная мусора и воды со скатов крыш.
Он стоит над тремя трупами. Их кровь на его руках и ноже. Хрип вырывается из обожжённого горла, а ярость заставляет бессильно реветь. Он хочет убивать ещё. Ещё раз убить каждого из них. Заглянуть в глаза им в момент смерти. Спросить, каково это было — трахать его жену? Убить его жену?
Он поддаётся порыву. Падает на колени. Вопит, хрипит и рычит, с наслаждением втыкая нож в одного. Нравится, сука? Нравится?! Нравится?!
Стража так и нашла его. Всего в крови, рычащего. Стоящего на коленях над тремя истерзанными трупами.
Вспышка.
Факел светит прямо в лицо, и чей- то тихий и будто бы участливый голос интересуется из темноты, зачем он это сделал. Его руки в цепи, лицо разбито, а рёбра ноют от побоев. В нём нет больше ярости — лишь пустота. Полная пустота.
Отвечать нет смысла. Они всё равно посадят его в Котёл. К таким же убийцам, как он.
Молчание. А затем — жгучая боль. Его тело дёргалось, извивалось в цепях, каждый мускул напрягался и был готов взорваться от боли, вопль перерастал в тихий хрип, а он обмяк на стуле. Снова тьма. И из тьмы слышится вопрос.
Зачем ты их убил? У тебя ещё есть один глаз. Целая одна причина начать говорить. Возможно, тебя даже не казнят.
А затем боль вновь пронзила голову раскалённым прутом.
Баэльт и сам не понял, как проснулся. Он всегда слабо понимал, когда заканчивается сон, а когда начинается явь.
В этот раз, по крайней мере, он не кричал от боли. Просто глухой стон, вырвавшийся из- за стиснутых зубов.
Окошко, прикрытое плющом, переливалось жёлтым светом фонарей. Значит, этот проклятый город уже поглотил вечер.
Это хорошо. Отлично.
Баэльт резко встал в кровати, несколькими частыми вздохами прочищая лёгкие. Его ждала занятая ночь. Если бы только глаз не болел. И не зудел…
Он осторожно, очень осторожно убрал повязку и поднёс руку к пустой глазнице. А затем с отвращением отдёрнул.
Нет. Лучше не трогать.
Ступеньки под его ногами скрипели, и Баэльт тяжело вздохнул — вскоре лестницу придётся менять. Вновь траты…
Каэрта уже тушила свечи в лавке, хотя перед прилавками было ещё двое горожан. Старая женщина и относительно молодой мужчина со свежим шрамом через лицо. Одетый в чёрную кожаную куртку в стальных заклёпках и с мечом на поясе, он выглядел нетипично для тихого посетителя лекарской лавки.
Когда он поднял свой взгляд на полуфэйне, он сразу же повеселел.
— Мрачноглаз, — поприветствовал он юстициара. Баэльт сложил руки на груди и опёрся на дверной косяк плечом.
— Рин. Не знал, что ты сюда заходишь.
Громила пожал плечами, вновь опуская взгляд на полку и выискивая что- то.
— Даже меня иногда достают. А тогда, как известно, два пути — либо к лекарю, либо к гробовщику. А эта милая полуфэйне умудряется штопать меня почти задаром.
Баэльт нахмурился. Скосив глаза на Каэрту, он приметил её встревоженный и испуганный взгляд.
— Забавно. Раз она такая добрая, то ты, несомненно, должен быть ей признателен.
Рин слегка хохотнул.
