ИЛЬЯ: Кого ждали?
АЛЬБИНА: Вы его не знаете. Ой, мне совсем плохо. Где у вас?
ИЛЬЯ: В коридоре.
АЛЬБИНА быстро снимает сережки.
АЛЬБИНА: Подержите, а то они всегда падают. Ненавижу вас.
АЛЬБИНА выбегает из кухни..
ИЛЬЯ: Дурак я, дурак. Ведь предлагали на сверхсрочную остаться.
ЗАТЕМНЕНИЕ
Кухня. ГАЛИНА ВАСИЛЬЕВНА и ЭДУАРД НИКОЛАЕВИЧ - папа ИЛЬИ.
ГАЛИНА ВАСИЛЬЕВНА: Я тебе утром дала сто тысяч.
ЭДУАРД НИКОЛАЕВИЧ: Ну я пообедал.
ГАЛИНА ВАСИЛЬЕВНА: Двадцать тысяч.
ЭДУАРД НИКОЛАЕВИЧ: Газету купил.
ГАЛИНА ВАСИЛЬЕВНА: Тысяча.
ЭДУАРД НИКОЛАЕВИЧ: Две.
ГАЛИНА ВАСИЛЬЕВНА: Не нужна тебе такая газета! Пойдем дальше.
ЭДУАРД НИКОЛАЕВИЧ: Туда-сюда, осталось какая-то мелочь.
ГАЛИНА ВАСИЛЬЕВНА: Двадцать две тысячи ты истратил. Где остальное?
ЭДУАРД НИКОЛАЕВИЧ: Галя, можешь мне не верить, но я их потерял.
ГАЛИНА ВАСИЛЬЕВНА: Опять?!
ЭДУАРД НИКОЛАЕВИЧ молчит.
ГАЛИНА ВАСИЛЬЕВНА: Опять себе журналов с бабами накупил?
ЭДУАРД НИКОЛАЕВИЧ молчит.
ГАЛИНА ВАСИЛЬЕВНА: Какой пример ты подаешь своему сыну.
ЭДУАРД НИКОЛАЕВИЧ: Он уже взрослый. И потом я их прячу.
ГАЛИНА ВАСИЛЬЕВНА: Плохо прячешь. Он их нашел вчера.
ЭДУАРД НИКОЛАЕВИЧ: Это те которые в духовке?
ГАЛИНА ВАСИЛЬЕВНА: Да.
ЭДУАРД НИКОЛАЕВИЧ: А обратно положил?
ГАЛИНА ВАСИЛЬЕВНА: Мальчику сейчас трудно. Он узнал, что эта девка с которой он переписывался все два года встречалась с другим.
ЭДУАРД НИКОЛАЕВИЧ: Это которая, Татьяна?
ГАЛИНА ВАСИЛЬЕВНА: Да. Татьяна.
ЭДУАРД НИКОЛАЕВИЧ: А что ты кричишь, я все слышу.
ГАЛИНА ВАСИЛЬЕВНА: Он переживает. Мало кушает и много курит. Ко всему этому он решил опять поступать в театральное.
ЭДУАРД НИКОЛАЕВИЧ: Ну и что?
ГАЛИНА ВАСИЛЬЕВНА: Ты думаешь, ну и что, а я думаю, это для мужика не профессия, как проститутка, ей Богу, рожи корчить. Тем более в наше время. Если б ты был артист, я бы за тебя ни за что не пошла. Вру ребенку, вот ужо папа с тобой поговорит, а папе хоть бы хрен по деревне. Он негритянок голозадых в сортире разглядывает. Ты должен поговорить с ним.
ЭДУАРД НИКОЛАЕВИЧ: Нет, ты уж сама.
ГАЛИНА ВАСИЛЬЕВНА: Ты должен!
ЭДУАРД НИКОЛАЕВИЧ мотает головой.
ГАЛИНА ВАСИЛЬЕВНА: Ты отец!
ЭДУАРД НИКОЛАЕВИЧ мотает головой.
ГАЛИНА ВАСИЛЬЕВНА: Двадцать.
ЭДУАРД НИКОЛАЕВИЧ опять мотает головой.
ГАЛИНА ВАСИЛЬЕВНА: Тридцать.
ЭДУАРД ВАСИЛЬЕВИЧ: Мало. Восемьдесят и пирог в воскресенье.
ГАЛИНА ВАСИЛЬЕВНА: Пятьдесят и обойдешься без пирога.
ЭДУАРД НИКОЛАЕВИЧ: Хорошо. Не кипятись только.
ГАЛИНА ВАСИЛЬЕВНА расплачивается с мужем.
ГАЛИНА ВАСИЛЬЕВНА: Сегодня он на прослушивание ходил и не отобрали его. Даже, говорит, стихотворение докончить не дали. Сидит теперь расстроенный. Нашел из-за чего. Иди. Внуши ему, чтобы бросал он это искусство к чертовой матери. И про личную жизнь расспроси, чего у него там. А то он со мной со вчерашнего дня не разговаривает. И это за все мои труды. Какую девушку ему нашла. Клад. Не понравилась ему. Обиделся. Думала хоть мужиком станет за два года-то, куда там. Такой же тюфяк, прости меня Господи, грешную! Давай, топай.
ЭДУАРД НИКОЛАЕВИЧ покорно входит из кухни и идет в комнату ИЛЬИ. Стучит в дверь. Нет ответа. От открывает двери. Илья сидит на кровати с "еженедельником" в руках и пишет.
ЭДУАРД НИКОЛАЕВИЧ: Привет, сынок.
ИЛЬЯ: Привет, пап.
ЭДУАРД НИКОЛАЕВИЧ проходит и садится на кровать возле ИЛЬИ.
ЭДУАРД НИКОЛАЕВИЧ: Что делаешь, сынок?
ИЛЬЯ: Сижу, пап.
ЭДУАРД НИКОЛАЕВИЧ: И я посижу.(смеется один) Что пишешь, стихи?
ИЛЬЯ: Почти.
ЭДУАРД НИКОЛАЕВИЧ: Ну и как тебе гражданская жизнь, нравится?
ИЛЬЯ: Нет.
ЭДУАРД НИКОЛАЕВИЧ: И мне не нравится. И знаешь, больше всего я сейчас жалею, что не стал артистом.
ИЛЬЯ: Ты о чем?
ЭДУАРД НИКОЛАЕВИЧ: Не важно. А как вообще настроение?
ИЛЬЯ: Нормальное.
ЭДУАРД НИКОЛАЕВИЧ: Это видно. Вот когда меня в молодости обманывали девушки, я никогда не падал духом. Я просто шел Парк Культуры, садился в колесо обозрения, поднимался наверх и бросался сверху яйцами. Мне очень помогало. Когда попадал в кого-нибудь. Ты смотри, а то у нас в холодильнике два десятка есть.
ИЛЬЯ: Да все отлично. Я уже не переживаю.
ЭДУАРД НИКОЛАЕВИЧ: Это видно. Мать сказала, ты в актеры хочешь?
