— Потому, что я, оказавшись в Карасеве, веду непримиримую борьбу со злом и многим это не нравится, — ответил отец Василий грустным голосом. — Не знаю, успею ли я окончить дела, которые начал, противление зла слишком велико, однако я не отступлюсь, сколько бы на меня ни нападали.
— А на вас не в первый раз нападают? — спросила я.
— За неделю третье покушение, — пояснил священник. — Поздно вечером возвращался домой, и на улице на меня напал какой-то сумасшедший, хотел зарезать. Я отразил удар машинально. Едва не сломал нападавшему руку. Слава Богу, тот вскочил и убежал, но буквально через два дня меня чуть не сбила машина. Шофер специально ехал на меня, заскочил прямо на тротуар, задел забор, на который я запрыгнул, и если бы не моя реакция и умения, полученные на войне, то мы бы сейчас с вами, Евгения, не разговаривали.
— Это уже серьезно, — заметила я и поинтересовалась: — Отец Василий, а вы в милицию заявляли?
— Да, но там сослались на случайности, — вздохнул священник. — Шофер, дескать, не справился с управлением, наскочил, испугался и побыстрее уехал, чтоб не нарываться на скандал. Однако я точно знаю, что это не случайности. Мужчина, что напал на меня, до этого целый день следил за мной издали. Я его заметил, но не придал большого значения.
— Отец Василий, если милиция не может вас защитить, то почему бы вам не нанять телохранителя? — осторожно поинтересовалась я.
Священник от души рассмеялся:
— Как вы, Евгения, до такого додумались? Представляю глаза настоятеля отца Афанасия, когда я ему доложу, что нанял телохранителя. В голове не укладывается.
— Не пойму, что тут такого? — пожала я плечами. — Вот у папы целая куча телохранителей, хоть он и католик, ну и что?
— Нет, я не могу на это пойти, — покачал головой отец Василий.
— Например, я не только охраняю клиента, но и веду расследование, — поспешно сказала я. — Разве вы не хотите, чтоб я узнала, кто на вас покушался? У меня есть возможности, средства, связи и достаточно большой опыт, чтоб сделать это. Установление истины — разве грех? Я могу вычислить этих людей и передать в руки милиции, чтобы их изолировали от общества.
— Тюрьма их не исправит, — задумчиво возразил отец Василий.
— Тюрьма нет, но при таких учреждениях везде служат священники, и они помогут им прийти к богу, если у них возникнет желание, — убежденно сказала я.
— В ваших словах есть доля истины, — согласился священник. — Эти юнцы не ведают, что творят, и принесут окружающим много зла, если их не остановить. Вы их найдете, а я призову к покаянию, и если это не поможет, то придется действительно их изолировать. Только вы не должны никого убивать. Ничто не оправдывает убийства человека.
— Именно так я и собиралась действовать, — с готовностью кивнула я. — Меня вообще можно назвать пацифисткой. Я из КГБ ушла, так как не желала участвовать в убийствах.
— Видите, а вы говорите случайность! — воодушевляясь, воскликнул отец Василий. — Мне нужна была помощь, и Бог послал вас. Вместе мы сможем сдвинуть дело с мертвой точки. У меня мечта — создать центр реабилитации для бывших осужденных и бомжей, чтобы они могли адаптироваться к нормальной жизни. При посильном вспоможении отца настоятеля я работаю над этим, но путь тернист, много противников, людей непонимающих, и еще эти нападения… Они выбили меня из колеи. Если меня убьют, то кто продолжит мое дело?
— Конечно же, — воскликнула я, — у нас все получится. Я помогу вам разобраться с организаторами покушений, а вы продолжите со своим центром реабилитации.
— Да благословит вас Господь, Евгения, за ваше доброе сердце, — с жаром произнес отец Василий и перекрестился.
Мы как раз подъехали к массивным деревянным воротам старинного белокаменного храма. Я затормозила и, заглушив двигатель, произнесла будничным тоном:
— Раз вы согласны, тогда обсудим условия контракта. За свою работу я беру две тысячи в сутки.
— О, Евгения, извините, я посчитал, что вы предлагаете мне безвозмездную помощь, — погрустнел священник. — Таких денег мне нипочем не найти.
Мне, глядя на него, стало как-то неловко, будто я вымогательница какая. Непохоже было, что отец Василий лукавит. Ряса на нем была самая простая. Крест хоть и серебряный, но, видать, очень старый и достался ему, вероятно, от кого-то из прежних священников. Из украшений только советские часы «Луч» с кожаным потертым ремешком.
