Послание об образе жития и отчасти о жизни Пахомия и Феодора - страница 14
34. Осмелившись описать [все] это по повелению твоего преподобия, я опустил многое другое, что видел, будучи вместе с Феодором, — этого не мог бы вынести слух многих [людей]. Я опасался, что письмо мое может попасть в руки слабых [духом] и еще младенчествующих во Христе[146].
Когда блаженный папа Афанасий вернулся [из ссылки], то, в присутствии меня, ничтожнейшего, и других клириков Александрийской Церкви, он сказал несколько слов в великой церкви[147] о Феодоре блаженной памяти Аммонию, епископу Елеархии, и Гермону, епископу Вувастийскому[148]. Я думаю, что Твое Святейшество тогда присутствовало и слышало эти слова, но, тем не менее, считаю необходимым записать их на память твоему благочестию. Упомянутые епископы удивлялись блаженному Антонию (ибо Аммоний часто встречался с ним)[149], на что папа Афанасий сказал им:
«Видел я в те времена великих людей Божиих: Феодора Освященного, стоящего во главе тавеннисийских иноков, и одного монаха, [подвизающегося] в окрестностях Антинои, по имени аппа Паммон, который недавно почил [в Бозе][150]. Когда я был изгнан Юлианом и ожидал, что буду убит (об этом известили меня искренние друзья мои)[151], то оба этих мужа в один день пришли ко мне в Антиною. Решив скрыться у Феодора, я вступил на его судно, закрытое со всех сторон. Аппа Паммон сопровождал нас. И когда ветер стал неблагоприятным, я почувствовал тревогу в сердце и начал молиться. Монашествующие, бывшие с Феодором, сошли [на берег] и стали тащить судно [веревкой].
Аппе Паммону, утешающему меня, пребывающего в тревоге, я сказал: «Поверь моим словам: никогда во время мира сердце мое не было так уверенным, как во времена гонений[152]. Ибо я уверен, что даже если я погибну, страдая за Христа и укрепляемый Его милостью, то обрету у Него еще большую милость». Когда я говорил это, то Феодор, глядя на аппу Паммона, улыбался, а аппа Паммон был почти готов рассмеяться. Тогда я сказал: «Почему вы смеетесь над моими словами[153]? Или вы презираете мое малодушие?»[154].
И Феодор обратился к аппе Паммону со следующими словами: «Скажи ему, почему мы улыбались». Аппа Паммон же отвечал ему: «Ты должен сказать». Тогда Феодор изрек: «В сей час Юлиан убит в Персии[155]. О нем Бог предсказал: «Презорливый и обидливый муж и величавый ничесоже скончает» (Авв.2:5). На смену ему придет царь — христианин: [царствование его] будет блестящим, но кратковременным[156]. Поэтому тебе не следует, изнуряя себя, уходить в Фиваиду, но ты должен скрытно оказаться при [императорском] дворе; и когда ты встретишь царя на пути, то будешь радушно принят им и возвращен к [своей] Церкви[157]. А вскоре после этого царь будет радушно встречен Богом [на небесах]».
Так это и произошло. Поэтому я верую, что особенно между монашествующими скрывается множество богоугодных [мужей]. Они остаются неизвестны [людям] — такие, как блаженный Амун и святой Феодор, [подвизающиеся] на горе Нитрийской, а также раб Божий, счастливый старостью Памво»[158].
35. В то время, как епископ Аммоний удивлялся блаженному Пиору, Елуриону, Аммонию, Исидору — пресвитеру отшельников[159] и святому Макарию[160], которых Твоя Святость видела на Нитрийской горе, [Афанасий] спрашивал меня о святых подвижниках в Скиту: о Паисии и братьях его — Павле и Псоие, об Исаии, Писире, Исааке и Павле, а также о том, видел ли я Феодора Фиваидского[161]. Когда я сказал, что прожил с Феодором три года, он повелел мне рассказать все, что я видел за это время. Когда же я изложил ему кое — что из того, что написано выше (ибо я сократил свое повествование для Его Святейшества), папа, удивившись, изрек: «Я верю, что все обстояло именно так, поскольку изведал этого мужа».
