Начинало смеркаться, когда она, в своем черном платье, — лицо, как всегда, скрыто было под крепом, — переступила порог и притворила за собой дверь. Он хотел рассказать ей обо всем, как рассказал уже малышу (тот слушал с раскрытым ртом и умолял завтра же взять его с собой). Но мать, в страшном молчании, с свинцово-серым лицом, едва сняв шляпу и креп, стала убирать комнату, Карл бросился к ней, желая помочь, но она ледяным голосом велела ему отправиться к малышу на кухню. Через некоторое время она вошла туда и стала у плиты, повернувшись к детям спиной. И вдруг оба мальчика одновременно почувствовали страх: она отдаст их куда-нибудь, как отдала Марию, и сначала Эрих, склонившись над своею тетрадью, стал судорожно всхлипывать, а затем и у Карла задрожали щеки. Женщина закрыла газ, отложила ложку и повернулась к детям. Отодвинув тетрадь, она своим платком вытерла малышу слезы и, так как он не успокаивался, посадила его к себе на колени и начала расспрашивать о школе. Мальчик затих. А когда совсем стемнело, случилось такое, чего никогда раньше не бывало. Мать заботливо оправила подушки и не ушла, а присела к малышу на кровать и стала рассказывать о Марии. Мария скоро придет к ним в гости, у нее очень много новых игрушек, и через две недели Мария с дядей и тетей поедут к морю, Марии купят тогда хорошенький купальный костюм. И маме и братишкам Мария тоже что-нибудь привезет. Малыш рассказал ей все, что он слышал от Карла, зевнул, мать посидела с ним, как сидела, бывало, с дочуркой. Затем она тихо выскользнула на кухню.
Карл успел все убрать и даже расстелил ее матрац, он так много хотел ей рассказать, но из всего этого получилось лишь:
— Завтра я опять пойду в город.
Мать не откликнулась. Она молча сидела у стола, подперев рукой голову.
То, что Карл увидел на следующее утро, — всю ночь ему снились чудесные сны, — превзошло вчерашнее. Сегодня он только в первую минуту, когда спускался с лестницы, почувствовал тревогу: надо добывать деньги, надо торопиться, надо искать работу. Отведя брата в школу, он снова отправился странствовать: сначала туда, где большие магазины, а потом просто, куда глаза глядят. Что-нибудь да найдется. Страх и любопытство перемежались в нем.
Город приводил его в восторг. Боже, какое счастье, что мы переехали сюда! Если бы я мог здесь найти работу, пусть хоть разносчиком угля! Его занесло еще глубже в центр города, громкий гомон привлек его к широкому низкому зданию на каменной лестнице которого кучки людей орали, жестикулировали, болтали, что-то записывали. На вывеске значилось слово: «Биржа». Неподалеку работали группы уличных метельщиков. Метельщики, если итти по их следам, приводили в лабиринт темных галлерей, у стен которых валялись кучи газетной бумаги, сгнившие остатки фруктов и овощей; торговцы грузили здесь на фургоны пустые корзины и ящики. Через широко раскрытые ворота Карл смотрел на таинственные огромные сводчатые галлереи, пахнущие всякой всячиной. Должно быть, это крытый рынок.
Карл двинулся дальше, шел больше часа, теперь перед ним были широкие тихие улицы с красивыми, наглухо запертыми домами, где как будто все еще спало: навстречу попадались только посыльные и прислуга, за решетками раскинулись аккуратненькие палисадники с посыпанными гравием дорожками.
И вот перед ним открылись ряды дворцов, музеев, памятников. Даже на картине Карл не мог бы вообразить себе такого великолепия. В этих неприступных дворцах, перед которыми взад и вперед шагали часовые, жили король, королева, принцы. А вот здесь к дворцу примыкали серые здания попроще, в которых — это видно по высеченной на камне надписи — министры и генералы трудятся на пользу государства. Генералы, государственные мужи, — это те самые, которых назначает сам король, которые королю служат, отдают за него свою жизнь, одерживают для него победы и за всем присматривают, а когда они умирают, им ставят каменные или бронзовые памятники, а в школе про них учат. Невероятно широкая аллея чудесных вязов тянулась вдоль всех этих кварталов, которые правительство избрало для себя. Чтобы попасть на эту аллею, надо было, пройдя по одной из главных улиц, сперва пересечь широкий мраморный мост, затем площадь, а за ней была еще триумфальная арка, на которой высечены были слова о победах последней войны и стояли фигуры, изображающие эти победы. Перед триумфальной аркой, выдвинутый почти на середину площади, покоился огромный каменный лев, одиноко и грозно поглядывал он со своего цоколя на город.
