— А потом еще по одной! — не унимался Весельчак.
Робин Шелби изобрел новую игру. Он клал на столик круглую булочку, придерживая ее пальцами, а когда судно начинало кренить на левый борт, отпускал и с восторгом наблюдал за ней: катясь, как колобок, она достигала края столика и останавливалась, удерживаемая специальной сеткой.
«Посейдон» начал крениться влево, и этому, казалось, не будет конца. Сейчас угол наклона судна был таким острым, что даже булочка Робина, перепрыгнув через сетку, слетела на пол. Все предметы в обеденном зале, не прикрученные к полу, пришли в движение. Перезванивались тарелки, ножи, вилки и стаканы, сталкиваясь один с другим и с деревянными бортиками по краям столиков. К этой диковинной музыке присоединялось побрякивание разноцветных игрушек, украшавших рождественскую елку.
Пятнадцатифутовая лесная красавица стояла в кадке с песком, надежно привинченным к полу зала, но на этот раз и она угрожающе накренилась вместе с «Посейдоном», который, казалось, уже никогда не выпрямится.
— Мэнни, ты только посмотри! — в ужасе воскликнула Белль Роузен.
За их окном, всегда такое голубое и беззаботное, золоченное солнцем море, подступило к самому стеклу, к которому наклонилась чета Роузен вместе со своими стульями. Белль вцепилась в край столика так, что кольца врезались в ее короткие и толстые пальцы.
Робин перестал веселиться. Мальчик понял, что это уже становится не игрой. Он не на шутку перепугался и не закричал ни «Ух ты!», ни «Вот здорово!», а только ухватился за свой стул, чтобы не свалиться, и выжидающе посмотрел на отца. За столом воцарилась тишина. Лицо Мюллера тут же покрылось красными пятнами, когда его придавило к стеклу окна. Он был уверен, что сейчас судно определенно ляжет на левый борт.
Столики в тот день обслуживали два стюарда. Петерс, более высокий и худощавый, проходя между столиками и стараясь удерживать равновесие, привычно воскликнул:
— Все в порядке, сэр!
Эйкру, его напарнику, пришлось ухватиться за спинку ближайшего стула. Однако он тоже успел при этом произнести:
— Наш пароход обязательно выпрямится. Так всегда бывает, поверьте! Мы уже привыкли.
Казалось, огромное судно никогда еще не стонало и не скрипело так натужно, как в этот раз, медленно, через силу, выпрямляясь. Море, так близко смотревшее в окна левого борта, опять отодвинулось, и его место заняло голубое небо с протянувшимися по нему перистыми облаками. Восстановивший равновесие пароход теперь чуть клонился вправо. Тарелки и приборы на столиках послушно заняли прежние места.
В зале появился стюард с совком и щеткой. Он быстро принялся убирать золотистые и серебряные осколки упавших с елки стеклянных шаров.
— Боже мой! — выдохнул Рого. — Вот ведь ужас какой!
Тучный мистер Роузен и его такая же пухлая супруга в тревоге смотрели на Питерса, ожидая от него объяснений.
— Послушайте, — не унимался Роузен, — скажите нам, не опасна ли вот такая качка? Нет?
— Нет, конечно, сэр, — невозмутимо отвечал стюард. — Ничуть не опасна. Мне приходилось переживать настоящие штормы в северной Атлантике, сэр, и все равно ничего страшного не происходило.
— Наш корабль не можете перевернуться, сэр, — поддержал товарища Эйкр. — Он специально построен так, чтобы не переворачиваться ни при каких обстоятельствах. — С этими словами он хотел было забрать со столика мистера Роузена блюдо с холодным языком, которое только что перед ним сам и поставил.
— Эй! Верните-ка мне язык! — возмутился Роузен. — Я даже попробовать его не успел!
Джеймс Мартин отметил про себя этот маленький инцидент. От его внимательных глаз, спрятанных за очками в золоченой оправе, не ускользало ничего. И когда пароход снова угрожающе накренился вбок, он увидел, как побледнели лица обоих стюардов. «Боже мой! — подумал он. — Они ведь сами насмерть перепуганы». Вслух же он сухо произнес, обращаясь к Скотту:
— Послушайте, Фрэнк, а вы сейчас молитесь за нас всех?
— Дело в том, видите ли, что я сейчас занят другим, — серьезно начал Скотт. — Я стараюсь удержать наш корабль на плаву при помощи мышц моего живота. Так сказать, использую свой брюшной пресс для всеобщего блага.
