— Все мы люди-человеки. — Жандарм стряхнул пепел в лужу, которая натекла с его мокрой накидки. — Надо помогать друг другу в трудный час. И чем оно все кончится, господин Плиекшан? Как полагаете?
— Думаю, что хорошо кончится.
— Ой ли? — с сомнением протянул жандарм. — Это же кошмар какой-то! — Он кивнул на запертое окошко телеграфиста: — Даже морзист бастует. Закрыл лавочку — и на печь. Никакой связи между станциями. Вся держава, почитай, остановилась.
— Чего же вы хотите? — поддержал разговор Плиекшан. — Всероссийская стачка.
— Это мы осведомлены, что Всероссийская. Только раньше, скажу вам откровенно, государственный служащий себе такого не позволял. Рабочие, студенты там — понятно, их дело такое. Но паровозникам-то чего надо, телеграфистам? Кассир и тот дома отсиживается. Липовый чай пьет. Один я как перст на всем вокзале. Разве хорошо?
— Шли бы и вы домой, — рассмеялся Плиекшан. — Вот тогда бы и был полный порядок. Лавки закрыты, базар пустой, поезда не ходят. Одни только жандармы возмущают общественное спокойствие.
— Шутить изволите, — осуждающе поцокал языком жандарм. — А радоваться-то нечему. Взять вас хотя б, господин Плиекшан. — Бросив окурок, он растер его подошвой по мокрым доскам. — Чего, спрашивается, вы на станцию, извините, поперлись? Не знали, значит, что поездов-то нет? Выходит, не оповестил вас комитет? Запамятовал? Разве это порядок? Не верю я в такое жизнеустройство.
— А если бы меня предупредили, вы бы поверили?
— Поверил не поверил, но отнесся бы с уважением. Это был бы порядок. А так одна анархия получается, кому что вздумалось, то и вытворяют. Ни служебного долга не признают, ни авторитета личности. Лишь бы не работать. Баловство одно.
— Вы, я вижу, обстоятельный человек. Но, помяните мое слово, настанет пора, когда и полиция бросит работу.
— Такого не будет никогда. Доктора, священники и стражи общественного спокойствия во все времена оставались на своем посту.
— Не знаю, как насчет священников, а доктора, по-моему, уже забастовали.
— В одном-единственном месте, господин редактор, в нашей обожаемой Риге. Да и то лишь по причине энергического давления боевиков. Баламутнее Риги города нет.
— Сомневаюсь. На сей раз застрельщиком стачки стала Москва. Началось с булочников и пекарей, потом перекинулось на текстильщиков, мебельщиков, табачников, печатников и так далее, пока не дошло до врачей и адвокатов. Как видите, рижане не одиноки. По всей России так: в Тамбове, Саратове, Тифлисе.
— А вы почем знаете, ежели газеты третий день не выходят?
— С вами опасно иметь дело. — Плиекшан с веселым интересом взглянул на жандарма. — Уж очень проницательны!
— Занятие наше такое. Только не думайте, господин редактор, что я на слове вас подловить хочу. Разве я агент? Мне разобраться охота в потрясениях жизненных норм. Понять, куда оно катится.
— Взгляните вокруг себя, — с пробуждающимся сочувствием посоветовал Плиекшан, — и попробуйте проникнуться мыслями и чаяниями народа. Вы же составная капля его. Мундир, уставы да шашка — это не тот забор, через который нельзя было бы перепрыгнуть. Сейчас у вас есть возможность найти свое место в общем строю, завтра ее уже может не быть.
— Лихач, кажись? — повернулся жандарм на шелест резиновых шин по мокрой брусчатке. — Сейчас мы его перехватим! — Придерживая шашку, он кинулся к выходу и, шкрябая подковками по ступенькам, сбежал вниз. — А ну стой!
Натянув поводья, извозчик съехал с дороги прямо в лужу. Мутные брызги полетели по сторонам.
— Пожалуйте, господин редактор! — широким жестом пригласил вокзальный, отирая лицо рукавом.
— Никак невозможно, герр фельдфебель, — немец-извозчик почтительно приподнял высокий цилиндр. — Я уже имею клиент, — он указал хлыстом на поднятый верх коляски.
— Постой! — Из экипажа высунулся солидный господин в котелке. — Если вам в Ригу, могу прихватить. Места достаточно.
Плиекшан кивнул жандарму и поспешил вскочить на подножку.
— Вот уж не ожидал! — прошептал он, откидываясь на сиденье. — Ну, здравствуй!
— Не мог же я уступить в вежливости жандарму, — улыбнулся господин, огладив холеные пшеничные усики.
