— Думаю, я вас понимаю. Послушайте, простите меня за сегодняшнее утро. Просто та куртка и шляпа… Вид у вас был довольно сомнительный.
— Сомнительный? — широко улыбнувшись, переспросила она.
— Не смейтесь над моими определениями, — тоненьким голоском произнес он.
— Ладно. — Она посерьезнела. — Моя хорошая куртка порвалась в том месте, через которое прошла пуля, и пропиталась кровью.
Главным образом, кровью Эйба.
— Придется подождать до зарплаты, прежде чем я смогу позволить себе новую. — Она насмешливо улыбнулась. — Я всю наличку спустила на машину.
Рид приподнял бровь.
— А как насчет шляпы?
— Извините, но шляпу я оставлю: очень уж удобная. Лишь бы дождь не пошел. До встречи!
Она уже почти захлопнула дверцу, когда он помешал ей. В его глазах светилось сочувствие, но вместе с тем — и уважение.
— Мне очень жаль, что с вашим напарником случалось несчастье, Митчелл. И с вашим отцом. — Он выпрямился, возвращаясь за руль. — В восемь утра.
Она захлопнула дверцу и села в свою машину, испытывая одновременно спокойствие и возбуждение. Завела двигатель и выругалась, когда печка выпустила в нее струю холодного воздуха. Ей еще оставалось навестить Эйба. Что именно она скажет ему, когда приедет в больницу, предугадать было практически невозможно.
Понедельник, 27 ноября, 18:40
— Было весело.
Брук уже полтора часа потягивала бокал пива.
— Я ведь говорил, что тебе это пойдет на пользу, — самодовольно заметил Девин.
Сердце Брук встрепенулось, но она была решительно настроена не позволить пиву лишить ее здравого смысла. Девин много смеялся и шутил, ничуть не меньше, чем с остальными учителями, которых они встретили в баре. Брук только удивлялась, сколько учителей собралось здесь на время скидки. Очевидно, работа вызывала стресс не у нее одной.
— Когда они собираются домой?
Он, похоже, удивился.
— Сегодня же понедельник. Мы останемся и посмотрим игру.
— Какую игру?
— «Футбол в понедельник вечером». Игра. Пожалуйста, скажи, что ты шутишь.
— Нет. В моей семье не увлекаются спортом.
Девин поерзал в кресле, устраиваясь поудобнее.
— А как же вы развлекались?
— Настольные игры. Викторины. Все в таком роде.
Его губы дрогнули.
— А я-то себя занудой считал!
«Я так не думаю». От этой мысли у Брук закружилась голова, и она стала отчаянно подыскивать слова, которые помогли бы поддержать разговор.
— Библиотекарь говорит, ты используешь свои познания в математике во вред.
Он расхохотался.
— Она просто сердится, потому что я все время выигрываю в тотализаторе. — Он приподнял бровь. — Тебе стоит поиграть в тотализатор. Я помогу тебе сколотить состояние.
Он снова рассмеялся, и ее словно окатило теплой волной.
— Состояние, да?
Он пожал плечами.
— По крайней мере, больше пяти баксов ты не потеряешь.
Она вздохнула.
— Пять баксов — это целое состояние.
Он напустил на себя философский вид.
— Еще никто не разбогател, получая зарплату учителя. Ты ведь знала об этом, верно?
— Об этом я, конечно, знала.
— Но ни о чем другом не догадывалась?
— Я мечтала учить детей любить книги. Вот только у меня ничего не получается.
— Мэнни и сигнальный огонь не дают тебе покоя, так?
— Мне страшно при мысли, что я, возможно, подталкиваю его на ужасные поступки.
Девин вздохнул.
— Брук, человека нельзя заставить сделать то, чего он делать не хочет. У всех этих мальчиков есть заморочки. У Мэнни это огонь. У Майка — воровство.
— А что у Джеффа? — хмуро спросила она, и Девин закатил глаза.
— Никто не понимает Джеффа. Я уже несколько месяцев пытаюсь пробиться к этому ребенку. В нем есть какая-то жестокость. И это один из самых умных детей, которых я встречал.
Брук растерянно моргнула.
— Джефф?
— Да. Мальчишка — математический гений. Если бы он не попал в Центр для малолетних преступников, его завалили бы стипендиями.
Брук оживилась.
— Когда ему исполнится восемнадцать лет, его досье отправят в архив. Прошлое не должно лишать его возможности поступить в хороший колледж.
— Это неважно. Парнишку арестуют уже через месяц после выхода из Центра.
Брук охватило негодование.
— Как ты можешь так говорить? Как ты можешь разочароваться в нем?
Девин сделал официанту знак принести еще бокал пива и снова повернулся к Брук. В его глазах читалось сожаление.
