— Очень удачный снимок, — сказал я в слабой попытке наладить «связь с общественностью». — Вы прекрасно здесь получились.
— Все так говорят. Это не я, это мама Герберта.
— Поразительное сходство! — Я не солгал. Герберт, оказывается, женился на точной копии девушки, которую взял в жены его любимый старик. — А это его отец?
— Нет, мой. Фотографий его отца мы дома не держим.
Так-так, больная мозоль. Если наступить на нее посильней, можно выяснить немало интересного.
— Герберт такой замечательный человек… Наверняка и отец у него такой же, нет?
— Он сбежал от жены и ребенка, такой он замечательный. Лучше помалкивайте о нем при Герберте.
— Простите. Так значит, Герберт пошел в мать?
— Она была святая. Это она воспитала Герберта благородным, добрым и верующим, — мрачно ответила Альма.
— Она тоже любила музыку?
— Нет, сам музыкальный дар ему достался от отца, а вот вкус — от матери. Герберт любит классику.
— А отец, я так понимаю, был джазменом? — предположил я.
— Да, долбил по клавишам во всяких кабаках. Только и знал, что курить и наливаться джином! До жены и ребенка ему дела не было. В конечном счете мама Герберта поставила его перед выбором: или семья, или джаз.
Я понимающе кивнул. Видимо, Герберт не хотел притрагиваться к дедову наследству, потому что оно пришло по линии отца.
— А дедушка Герберта… ну, который умер два года назад?
— Он помогал маме и Герберту, когда они остались одни. Герберт перед ним преклонялся. — Она с грустью покачала головой. — Умер в нищете…
— Бедняга.
— Нам, конечно, ничего не досталось — а я так хотела, чтобы Герберт перестал работать по выходным!
Мы с Гербертом встретились во вторник и среди гомона, лязга и звона закусочной, где он обычно обедал, попытались обсудить его планы на будущее. Обед был за мой счет — вернее, за счет моей компании, — и я спрятал в карман чек на восемьдесят семь центов.
— Итак, Герберт, прежде чем обсуждать дальнейшие действия, вы должны решить, чего хотите от своих вложений: роста или дохода. — То была стандартная фраза всех консультантов. Бог знает, чего он хотел от вложений. Явно не того, чего обычно хотят люди, — то есть денег.
— Поступайте как знаете, — равнодушно проговорил Герберт. Он был чем-то расстроен и не обращал на меня внимания.
— Герберт… послушайте, вы должны смириться с этим: вы богатый человек. И теперь ваша цель — выжать как можно больше из своих вложений.
— Потому-то я и обратился к вам. Пусть это будет вашей целью. Не хочу забивать голову всеми этими процентами, налогами и рисками — это ваша задача, а не моя.
— Ваши адвокаты, полагаю, перечисляли дивиденды на счет в банке?
— Большую часть. На Рождество я взял оттуда тридцать два доллара и еще сотню пожертвовал церкви.
— И каков ваш баланс на настоящий день?
Он вручил мне сберегательную книжку.
— Неплохо, — сказал я. После того как Герберт раскошелился на Рождество и церковь, на счету у него осталось 50 227 долларов 33 центра. — Позвольте спросить, о чем может печалиться человек с таким балансом?
— Опять получил нагоняй на работе.
— Купите эту несчастную лавку и сожгите, — предложил я.
— А что, я бы мог, правда? — Его глаза на миг сверкнули безумным блеском и вновь потухли.
— Герберт, вы можете позволить себе все, что заблагорассудится.
— Пожалуй, вы правы. Но тут ведь как посмотреть…
Я подался ближе.
— И как же вы на это смотрите?
— Я считаю, что всякий уважающий себя мужчина должен сам зарабатывать себе на жизнь.
— Но, Герберт…
— У меня чудесная жена и ребенок, славный дом, машина… Все это я заработал честным трудом. У меня есть обязательства — и я их выполняю. Могу с гордостью сказать, что оправдал надежды матери и ничуть не похож на своего отца.
— А каким был ваш отец, если не секрет?
— Я не люблю о нем говорить. Дом и семья ничего для него не значили. Больше всего на свете он любил низкопробную музыку и кабаки.
— Но музыкантом он был хорошим?
— Хорошим? — На миг в его голосе послышалось даже волнение, он весь напрягся, словно хотел сказать нечто важное, но потом вновь обмяк и равнодушно продолжил: — Хорошим? Ну да, в каком-то смысле… техника у него была неплохая.
