За стеной время от времени раздавался далекий хруст и негромкое потрескивание. Будто несколько аутеров переговаривались между собой. Мерзкие звуки раздражали, не давали сосредоточиться.
Тимур повернулся на другой бок. Голова болела с первого дня на станции. Это всего лишь лед, сказал он себе. Обыкновенный, прозрачный, неживой лед. Неживой? Ледники Антарктиды, приютившие "Эскудеро", порой казались ему пугающе живыми. Они двигались, издавали тот самый скрип и хруст, отвратительно похожий на речь снеговиков. Да и "старички" – те, кто провел на станции больше полугода – относились к окружавшей их твердой воде с суеверным почтением. Однажды на глазах у Тимура один из таких вот старичков заставил свежеприбывшего разгильдяя не просто подобрать брошенный им окурок, но и съесть весь снег, испачканный пеплом! Новичок, разумеется, едва закончив тошниться, поскакал жаловаться начальнику станции. А тот, даром что доктор наук, сказал, что если подобное повторится, то он, начальник, лично заставит идиота сожрать снег со всей территории. Заезжий журналист Тимур при этом, конечно, не присутствовал. Но в небольшом коллективе секреты быстро перестают быть секретами. Уже через два дня незадачливый курильщик собрал манатки и отбыл восвояси, не выдержав насмешливых взглядов и шепотков за спиной: "А вон, гляди, тот самый идет!"
Так что Тимур вел себя осмотрительно, лишних движений старался не делать и по сторонам смотрел в оба. А то мало ли, на любимую мозоль наступишь. Накормят снегом и привет! И ничего им за это не будет. Потому как одни психи вокруг. За стенами станции минус восемьдесят по Цельсию! Какой нормальный человек добровольно согласится торчать в Антарктиде? По мнению Тимура, жить здесь было невозможно, только медленно умирать.
Уже через полчаса после прибытия он почувствовал себя плохо. Холодовая аллергия, успешно контролируемая много лет, разыгралась не на шутку, вцепилась в горло костлявой рукой. Ларин запихнул в себя горсть таблеток и кое-как добрался до станции.
– Жить будешь, – успокоил местный врач Хельмут Праусс, жизнерадостный здоровяк с румяными щеками, отработавший на станции уже почти четыре зимовки. – Только с твоим диагнозом лучше не шутить и вернуться домой. У нас здесь уже такой случай был. Мужик один приехал и чуть не загнулся. Хорошо я настоял, чтобы домой его сразу отправили, а то бы умер от развившегося отека легких. Воздух у нас разреженный, как в пяти километрах над уровнем моря.
Тимур клятвенно заверил, что будет принимать препараты. Доктор пожал плечами:
– Как знаешь, я тебя предупредил. Ты не первый и не последний. Главное, соблюдай правила: ходи медленно, тяжести поднимай осторожно. Иначе моментально появятся одышка и головокружение. Если заметишь ухудшение, сразу ко мне.
С аллергическим приступом обошлось, только со сном проблемы остались. Тимур хронически не высыпался. И голова болела почти беспрерывно. Ощущение было такое, словно Антарктида решила выкачать из него все силы. Доктор Праусс сказал, чтобы адаптироваться к условиям континентальной Антарктиды и начать нормально спать, нужно от месяца до трех. Оставаться здесь так долго Тимур не собирался. Неделю, решил он. Максимум две.
Он облизнул пересохшие губы и потянулся за бутылкой с водой. Здесь постоянно хотелось пить, оттого что в местной воде совсем не было солей и минералов. Кто бы знал, что чистая вода тоже не в жилу? Напившись, Тимур откинулся на подушку и задумался. Мысли свернули на привычную дорожку.
А все-таки Сегура гад последний. Со встречи в незаселенном доме прошло больше трех недель. И ровно столько же снеговик упорно отказывался выходить на связь. Он проигнорировал несколько десятков сообщений, посланных Тимуром, успешно скрылся от двух вирусов-следаков – за которые, между прочим, Червь потребовал едва ли не половину последнего гонорара.
За четыре дня на "Эскудеро" Тимур проникся местной атмосферой и успел тесно познакомиться с начальником станции Штерном. В неофициальной обстановке взял у него интервью и разрешение сколько угодно шататься по станции и беседовать с ее обитателями. По официальной версии он делал серию репортажей. На самом деле, пытался разузнать что-нибудь интересное, относящееся к "его" делу.
