Она сжала пухлые губки. А потом, прежде чем он успел отвернуться, смахнула комок окровавленной репы с его щеки указательным пальцем, затянутым в лайковую перчатку на жемчужных пуговках.
– Моя мать думает, что вы плохо кончите, – тихо сказала она.
От ее прикосновения он передернулся. Она выглядела такой чистенькой и непорочной. От него разило капустой и пометом.
– Это еще не конец. Черт побери! Ваша мать права. И ваш отец, и ваш дед. А теперь оставьте меня в моем ничтожестве. От вас ведь никакой помощи, понимаете?
– Никакой?
Он мысленно выругался.
– От вас только еще больше неприятностей.
Она немного отошла от столбов, которые держали его. Два лакея спрыгнули с подножки кареты ее отца, как будто затем, чтобы защитить ее.
– Но ведь вы – сын виконта. Вы Боскасл. Как же вы…
– Мой отец умер, а с ним и все благополучие и гордость Боскаслов. Разве вы не знаете? Отойдите от меня.
– Я хотела только добра, – сказала она голосом уязвленным и возмущенным.
«Хотела добра».
Даже тогда он мог бы сказать ей, что доброта – не только напрасная потеря времени, но слабость, которой пользуются окружающие. Он хорошо узнал это уже в ранние годы, но время ничуть не изменило его убеждений.
– Разве я о чем-нибудь просил вас? – равнодушным тоном спросил он.
Он опустил глаза с видом полной незаинтересованности, хотя каждый мускул в его связанном теле крепко сжался и что-то в нем хотело, чтобы она осталась. Два лакея с заботливым видом вели ее обратно к карете, где сидели ее родители. Он видел в окно кареты, как ее мать поднесла к своему аристократическому носу апельсиновый ароматический шарик, как если бы Гейбриел страдал от заразной болезни, а не от жестокого отчима и плохого характера.
Он подавил порыв бесполезной ярости. Черт, черт, черт! Он ненавидел всех, особенно себя самого, потому что самая красивая девушка на свете встала на его защиту.
Вышитая туфелька леди Элетеи оскользнулась на гнилом капустном листе, и лакей поддержал девушку, чтобы она не упала, но в тот момент, когда Гейбриел ожидал, что вот сейчас она с отвращением наморщит носик, она схватила осклизлую эту кочерыжку и запустила ею в охваченную благоговейным восторгом кучку его мучителей.
Он смотрел ей вслед. Теперь его унижение дошло до точки кипения.
Что она хотела этим доказать?
Разве она не знает, что мальчикам полагается защищать девочек? И женщин? Гейбриел делал все, что мог, чтобы защитить свою мать. Но этого было недостаточно.
– Я видела, что вы смотрите на меня, Гейбриел Боскасл, – прошептала она, высвобождаясь из рук подхватившего ее лакея.
Его взгляд переместился с испачканных туфелек к ее твердому подбородку. Лучше пусть она считает его воинственным, чем слабым. Зачем она вмешивается? От этого у него только хуже на душе.
– Ну и что?
– Я видела, вот и все. И я думаю, какова бы ни была причина, ничего неприличного в этом не было.
– Хочется – вот я и смотрю! – крикнул он ей вслед. Вызов был единственным оружием, которым он располагал.
Она замедлила шаг, обернулась.
– Мальчик у позорного столба. Мне все равно, смотришь ты на меня или нет.
Здравый смысл, а также прошлый опыт общения со старыми соседями предостерегали Элетею, что никому, кто выиграл Хелбурн-Холл в карты, нельзя доверять. Но все-таки даже карточного игрока милосерднее хотя бы одарить сочувствием, если не протянуть ему руку дружбы. Пусть она уже потеряла надежду выйти замуж и стать владелицей собственного поместья. Пусть за последний год она утратила веру в красивых лордов и счастливые финалы. Но судьба вполне может послать в Хелбурн достойного человека, который воспользуется своим везением и поселится здесь.
Кажется, Элетея просит не очень много: только чтобы Хелбурн избавился от своей темной репутации и приобрел достойного владельца и чтобы она могла и дальше прятаться от мира и его горестей.
Егерь ее брата, Йейтс, выбежал из леса, держа на поводке трех волкодавов, отчаянно лаявших на мост. Зеленая шапка егеря съехала ему на левое ухо. Старинное ружье с раструбом, чей оглушительный грохот доказывал, что оно все еще действует, висело у него на плече.
