А в памяти Калликста почти тотчас промелькнула, будто видение, другая туника, увиденная когда-то давным-давно в трюме «Изиды», знаменитого грузового судна Карпофора. Он постоял в размышлении и лишь потом решился просунуть голову в вырез далматика.
Снаружи доносился гул голосов, шум шагов.
Он подошел к окну, в которое задувал свежий ветерок, и его взгляд, отпущенный на волю, стал блуждать среди созвездий. По саду шатались тени кипарисов, трепеща в свете факелов и греческих ламп, которые принесла сюда толпа. Эта ночь походила на ту, другую, ночь кончины Зефирия. Когда это было — неделю, месяц назад?
Фракиец глубоко вздохнул, будто стараясь проникнуться безмятежным покоем этой ночи. Потом предложил Иакинфу следовать за ним.
— Мы избираем нового папу в присутствии народа, у всех на глазах и с тем, чтобы достоинство избранника и его способность исполнить предназначение были засвидетельствованы публично, и мы видим, что сей обычай внушен не иначе как божественной волей. Ибо в «Книге Чисел» Господь повелевает Моисею: «И возьми Аарона, брата твоего, и Елеазара, сына его, и возведи их на гору Ор пред всем обществом; и сними с Аарона одежды его, и облеки в них Елеазара, сына его, и пусть Аарон отойдет и умрет там».
Тут Августин, епископ Коринфа, выдержал паузу. Затем продолжил:
— Когда все, не только сообразуясь с предварительно обдуманным мнением относительно заслуг того, чьи качества ныне предстоят перед судом Бога-Отца и Сына, но и в соответствии с самой истиной засвидетельствуют это, тогда к народу троекратно будет обращен вопрос, в самом ли деле человек сей достоин сана.
На этом этапе своей речи Августин снова умолк и оглядел толпу. В перистиле царила волнующая тишина, нарушаемая разве что легким шумом ветерка, пробегающего в каменных извивах ветвевидного орнамента.
— Стало быть, я должен, как велит обычай, просить вас подтвердить свой выбор: вправду ли перед вами — именно тот, кого вы желаете поставить во главе Церкви, во главе всего народа Божьего?
И епископ указал перстом на стоящего впереди всех человека, по бокам которого расположились, сидя полукругом, все прочие священнослужители.
— Да, это он самый.
Во второй раз Августин повторил тот же вопрос, но теперь он обращался к более узкому кругу — к диаконам, клирикам, проповедникам, епископам, которые в один голос выразили одобрение.
Лишь тогда он предложил Калликсту приблизиться к алтарю, который был возведен в центре парка.
Одновременно туда же подошли диаконы, держа открытым огромное Евангелие, которое они подняли над головой того, который отныне становился шестым папой в истории молодой Церкви.
Августин возложил руки на чело Калликста и мощным голосом возвестил:
— Боже, пославший нам Сына, Господа нашего Иисуса Христа, воззри на сего смиренного! Ты, от сотворения мира по изволению Твоему прославляемый в тех, кто Тобою отмечен, снова излей ныне верховную мощь Духа Святого, исходящую от Тебя! Благослови и укрепи избранного Тобой для служения епископского, дабы смог он пасти стадо Твое без упрека и свято исполнять обязанности своего высокого сана, денно и нощно служа Тебе. Да ниспошлется ему, но благости Духа Святого, власть отпускать грехи согласно милости Твоей и налагать бремена по повелению Твоему, каковое право Ты даровал апостолам. Со Святым Духом, в лоне Церкви Христовой, ныне и присно и во веки веков!
И тотчас все священнослужители, все присутствующие епископы один за другим потянулись к Калликсту, кланяясь и даря ему поцелуй мира. Из гущи толпы послышались поначалу едва различимые начальные строфы Восемнадцатого псалма, пение незаметно нарастало, торжествующе крепло, чтобы наконец обрушиться с такой силой, будто небеса Рима разверзлись, как тогда, когда, по преданию, на землю хлынули воды Всемирного потопа.
Тогда новый папа неторопливо приблизился к алтарю и начал служить свою первую мессу. Когда наступило время причастия, он взял хлеб, преломил его и сказал:
— Когда он добровольно предал себя на муки, чтобы попрать смерть и разрушить цепи сатаны, а праведных привести к свету, он, взявши хлеб, возблагодарил небеса, говоря: «Сие есть тело мое, которое за вас предается». И так же, подъемля чашу: «Сия чаша есть Новый Завет в моей крови, которая за вас проливается; сие творите в мое воспоминание».
