На сей раз молодая женщина уже не страх почувствовала, а гнев. Запятнать оскорбительными наветами такую чистую дружбу... Резким движением, заставшим любовника врасплох, она спрыгнула с ложа и встала в его изножий, прикрывая свою наготу скрещенными руками:
— Эклектус для меня является тем же, что и для тебя: верным и преданным другом. Такие слова недостойны императора!
С тем она повернулась и пошла прочь, ясно сознавая, что такая неожиданная выходка поразит Коммода, который, она ведала, в глубине души трусоват.
— Марсия! Я запрещаю тебе уходить!
Она тотчас остановилась. Тон этой последней реплики удивил ее.
— Приблизься! И ты тоже, Наркис!
Теперь привычный гул разговоров мгновенно затих. Все взгляды обратились на них.
— Мой славный Наркис, — жеманно проворковал Коммод, — сдается мне, ты не слишком-то рад своему недавнему освобождению...
— Да нет же, господин. Я совершенно счастлив.
— Что ж, докажи-ка мне это, — и, указав на свою подругу, прибавил: — Наша возлюбленная Марсия от всей своей похоти поможет тебе.
— Цезарь! — вскрикнуло разом несколько потрясенных голосов.
Коммод продолжал с игривостью мальчишки, придумавшего славную проделку:
— Ты говоришь, что ты не куртизанка, не так ли? Так вот, мне угодно, чтобы ты немедленно приступила к обучению.
Наркис устремил на молодую женщину взгляд, полный ужаса и растерянности. Она, сжав губы, казалось, полностью ушла в себя, в ее чертах ничего нельзя было прочесть, только глаза наполнились слезами.
Коммод одним прыжком оказался подле Марсии. Он сорвал с нее пояс. Ее длинная белоснежная туника соскользнула на мраморный пол. Теперь на ней оставалась лишь тоненькая набедренная повязка.
— Смотри же, Наркис! Полюбуйся, как она хороша! Я припас для тебя божественный подарок.
Кое-кто из гостей стал отворачиваться с омерзением. И тогда наперекор всем ожиданиям Марсия добровольно взяла юного атлета за руку и ровным, неживым голосом произнесла:
— Пойдем, Наркис. Удовлетворим желание господина, раз он этого хочет.
Она шагнула к двери. Но окрик Коммода снова остановил ее:
— Ах нет! Здесь! Мы не хотим лишиться такого зрелища. Не так ли, друзья мои?
— Здесь?
— Да, моя прелесть. Прямо на полу. На мраморе.
Наркис и Марсия смотрели друг на друга, оба одинаково растерянные. После недолгого молчания она резко проговорила:
— Иди, иди сюда, мой друг.
И сбросила последнюю одежду.
После короткого колебания в свой черед разделся и Наркис. Молодая женщина легла на спину, прямо на холодный каменный пол, слегка раздвинув бедра. Тогда юноша приблизился и накрыл ее своим телом. Он медленно волнообразно двигался на ней, их груди соприкасались, и вот он проник в нее.
Как в тумане полузабытья, Марсия услышала еще голос императора, обращавшегося к двум будущим консулам:
— Вы, друзья, тоже в обиде не будете... Моя кобылка в вашем распоряжении, как только этот закончит свою скачку.
3 ноября 192 года.
— Господь да простит тебе твои прегрешения...
Калликст запечатлел знак благословения на лбу умирающего.
Базилий проработал на руднике без малого четыре года. Четыре — при том, что большинство приговоренных больше двух лет не выдерживали. Многим не доводилось и до конца своего первого года дотянуть. Сколько их было, подточенных, сломленных, заживо сгнивших от недоедания и насыщенного серой воздуха шахт или в какой-нибудь злополучный день настигнутых обвалом!
Луций, Эмилий, Дудмедорикс, Терестий, Фульвий и, конечно, Кхем... С тех пор как они высадились в этом аду, Калликст привык к смерти настолько, что уже находил почти естественным, когда его товарищи угасали один за другим.
«И Зефирий не замедлит к ним присоединиться», — подумалось ему. А ведь ему наверняка так хотелось быть сейчас рядом с несчастным умирающим, причастить его. Только по необходимости фракийцу, хоть он считал себя абсолютно недостойным, пришлось согласиться заменить Зефирия.
Базилий захрипел. Толком не понимая, что делать, Калликст приподнял беднягу и поднес к его пересохшим губам деревянную кружку с водой весьма сомнительной чистоты. Больной машинально втянул в себя несколько капель, но тотчас ужасающий кашель потряс его грудь. Капли крови брызнули на ладонь фракийца. Но вдруг приступ кашля разом прошел. Тело Базилия застыло, глаза помутнели. Калликст осторожно опустил его обратно на подстилку и стал тихо читать заупокойную молитву.
