— Что еще за новый господин? Ты хочешь сказать, что у тебя есть и другой хозяин, кроме божественной Марсии?
Фракиец молча кивнул.
— Имя этого дерзкого безумца?
— Это господин не того рода, о каком ты подумал: я христианин.
Карпофор вдруг опустил глаза, стал качать головой и, казалось, как-то разом ослабел.
— Ты, значит, христианин...
Наступило молчание. Тяжелое, долгое, оно переполняло комнату. Глядя на префекта, можно было подумать, что он, сломленный, сейчас рухнет без чувств.
В конце концов, он, двигаясь с невероятной медленностью, поднялся, безмолвно побрел к двери, открыл се:
— Уведите его! Отправьте этого человека в тюрьму при форуме!
Тотчас четверо стражников окружили Калликста и без церемоний потащили за собой. Когда они проходили мимо Карпофора, тот процедил:
— На случай, если ты втайне рассчитываешь на вмешательство Амазонки, знай, что император осведомлен о твоих злодеяниях вплоть до малейших подробностей, и не кто иной, как он сам приказал разыскивать тебя по всей Империи. По нынешним временам на недобросовестность смотрят не более милостиво, чем на чуму. Из субъектов вроде тебя получаются отменные козлы отпущения.
Калликст ничего не ответил. Его взгляд встретился со взглядом Элиссы. Она опустила голову. Он мог бы поклясться, что она плачет.
Фуск Селиан Пуденс, префект города, в третий раз нервическим жестом положил свои стиль рядом с восковой табличкой.
Он все не мог набраться решимости скрепить своей подписью приказ, который, рассуждая логически, он должен был дать неизбежно.
Калликст... Это имя напоминало ему отроческие годы, дружбу, беспечность, собрания почитателей Орфея, часы жаркого юношеского общения. Оно же, увы, приводило па память скандал, разразившийся четыре года тому назад, он тогда стал главной темой городских пересудов: пресловутый крах Остийской ссудной конторы. Он-то и был поводом, в связи с которым Фуск узнал, кем на самом деле являлся фракиец. Конечно, в последнее время чутье подсказывало ему, что там есть некая тайна, однако скромность, принятая между почитателями Орфея, всегда побуждала его обуздывать желание побольше узнать о своем друге. Но, как бы там ни было, он ни на мгновение не мог бы себе представить, что в действительности Калликст всего-навсего простой раб, да к тому же вор.
Что же теперь делать? Карпофор, его собрат, ведающий анноной, сдал ему этого человека нынче утром, на ранней заре. На него, Фуска, как на городского префекта, возлагалась обязанность приговорить арестованного самому или передать в руки властителя, что одно и то же. Он вновь взялся за стиль и начал выписывать им какие-то буквы. Однако очень скоро, охваченный возмущением, яростно стер большим пальцем знаки, начертанные на мягком воске, и в который уже раз снова развернул папирус, содержащий сведения о деле Калликста. По сути, в чем его обвиняют? В том, что хитростью умыкнул у этого хорька Карпофора сколько-то миллионов сестерциев. Фуск должен был сознаться себе, что он находит этот поступок скорее похвальным! Был еще обман, он врал насчет своего происхождения. Но разве оказанные услуги не компенсируют этих поступков, причем с лихвой?
Борясь с одолевавшим его нервным возбуждением, Фуск позвал:
— Валерий!
Дверь распахнул какой-то легионер.
— Ступай-ка приведи мне раба, доставленного Карпофором.
Но не успел легионер отправиться выполнять приказ, как Фуск почувствовал новую вспышку еще более острого раздражения. Недаром отец всегда повторял ему: «Сначала жизнь, потом философия!» А он, Фуск, поступает совсем наоборот, особенно сейчас. Не станет он разыгрывать поборника справедливости. Нет, он сейчас же отправит кого-нибудь к Коммоду с докладом.
Легионер возвратился в сопровождении Калликста.
— Бесполезно, — буркнул Фуск, не поднимая головы. — Можешь отвести его назад в камеру.
А поскольку озадаченный легионер не двинулся с места, ему пришлось повторить приказ, но тут узник с легкой усмешкой пробормотал:
— Ты, Валерий, не ломай себе голову понапрасну: пути начальства неисповедимы.
Задетый за живое, Фуск поднял глаза и сурово посмотрел на него:
