Стоя чуть в стороне, Климент растроганно следил за церемонией, не упуская ни единой подробности. Наплыв воспоминаний овладел его душой.
С тех пор уже миновало несколько месяцев... Перед его изумленными глазами снова предстал фракиец, возвратившийся в Антиохию. То мгновение запомнилось ему в точности. Предвечерний час, он в только что ушел из библиотеки и теперь спокойно обсуждал что-то с Марией. Встретились горячо: гость и хозяин в бессознательном порыве бросились друг другу на шею.
— У меня такое чувство, будто я грежу. Это правда ты? Ты здесь? Быть не может!
— И, однако же, это он, — заметила Мария. — И вот что заставит тебя изумиться еще сильнее: Калликст принес письма для нашего епископа от антиохийской общины.
Климент окинул своего друга быстрым озадаченным взглядом. Это было и впрямь ни на что не похоже — чтобы язычнику поручили передать послания христиан.
— Значит, там произошло что-то крайне серьезное?
— Нет. С чего ты так всполошился?
— Да ведь это же странно, страннее некуда, чтобы христиане Антиохии, да, впрочем, и любые другие мои единоверцы, поручили почитателю Орфея миссию подобного рода. К тому же надобно добавить, что мне представляется столь же удивительным, как сам-то почитатель Орфея согласился на это.
— Почитателя Орфея, о котором ты толкуешь, больше нет.
Собеседник, похоже, не понял, и фракийцу пришлось пояснить:
— Я решил принять христианство.
Климент и его жена переглянулись, недоверие на их лицах постепенно сменялось огромной радостью.
— И ты уверен в своем решении? — спросил грек, впрочем, уже заранее твердо зная ответ. — Мой долг предостеречь тебя. Путь, на который ты отныне вступаешь, праведен и прям, но также и полон трудностей. К тому же твое обращение предполагает, что тебе придется порвать с кругом, к которому ты, видимо, принадлежал: римские всадники отвернуться от тебя, и тогда...
Калликст широко ухмыльнулся:
— Стало быть, ты все это время принимал меня за всадника?
— Ну да, всадника или, во всяком случае, патриция высокого ранга.
Фракиец выдержал паузу. После этих мгновений безмолвия неожиданное сообщение, которое он приготовился сделать, прозвучало еще поразительнее:
— Нет, Климент. Тот, кого ты видишь перед собой, всего-навсего беглый раб, вор, а может быть, и убийца.
Климент и Мария безотчетно напряглись, замерли. Потом наставник из Александрийской школы мягко произнес:
— В таком случае нам нужно побеседовать наедине. Пойдем.
Они отправились в его рабочий кабинет и там долго говорили.
Калликст тогда рассказал ему все свою историю, стараясь не упускать подробностей. Что заставило его примкнуть к христианам? — спрашивал себя Климент. Было ли это следствием медленного созревания или истина открылась ему с жестокой внезапностью? Климент не взялся бы определенно утверждать ни того, ни другого. Тем не менее, очевидность налицо: на человека снизошла благодать. И дело тут не в нескольких прочитанных книгах — их влияния не хватило бы на то, чтобы поставить под сомнение его изначальные верования. Тут что-то другое. Но когда Климент попытался выяснить это, на лицо его друга внезапно набежала тень:
— Не проси меня это объяснить. Так произошло, и довольно. Да и твоя книга немало поспособствовала моему просвещению.
— Но было же что-то, какое-то решающее событие?
Решающее событие... Несомненно, огромную роль сыграла та ночь в Антиохии, когда он бодрствовал у ложа маленькой Иеракины.
Ближайшие месяцы Калликсту надлежало провести подле Климента и его супруги. В это время он с совершенно неслыханной усидчивостью впрягся в изучение священных текстов. Климент не мог припомнить, чтобы когда-либо у него был столь исполненный рвения и усердия ученик.
Он принялся глотать одного за другим таких разных авторов, как Гомер, Эврипид и Филон, причем с такой страстью, словно то были любовные стихи Катулла.
Клименту надолго запомнятся эти бессонные ночи, напролет проводимые в беседах и спорах, которые утихали только на ранней заре, когда оба собеседника уже чувствовали себя вконец изнуренными, хотя их глаза все еще горели воодушевлением.
А еще был тот июньский вечер... Они вышли из дома на озерный берег. Не успели сделать и нескольких шагов, как Калликст повернулся к своему спутнику. В руке у него был кошель.
