Даниил прочел молитву, благословил предстоящих на великое дело: на присягу и креста целование.
Попы и монахи, окружившие во время молитвы владыку, отступили. Первым по старшинству подошел Юрий.
Он уже взялся было за перо, но Василий, который как будто оживал с каждой минутой, видя, как благополучно все идет, — приказал:
— Шигоня… чти вслух присягу.
Звонко, отчетливо прочел Шигоня текст, который самолюбивый Юрий предпочел бы подписать втемную, не оглашая.
Едва кончилось оглашение, торопливо, крупными, неровными буквами вывел он под текстом: "Юри, кнезь Димит…" и закончил резким росчерком. "Андрий, княжа на Старице", ровно, старательно вывел другой брат. Сложил перо на край каламаря и отошел к больному брату.
— Послухами Шуйские да Вельские руку приложить волят, — пожелал Василий.
Двое Вельских и четверо Шуйских один за другим расписались на листе как свидетели.
— Ну, ин ладно! — совсем довольный, почти радостно объявил Василий. — Памятуйте же, братове мои, что ныне творили. Ради смертного часу моего, ради спасения душ ваших не рушьте присяги… Сотворите по обету. И Господь Благой воздаст нам по делам вашим. Теперя крест целуйте! Митрополит поднял над головой крест, заключающий в себе частицу святого Древа Господня, осенил им всю толпу, упавшую на колени, и подал целовать обоим удельным.
— Во, и крест же святой, чудотворный вами поцелован. Памятуйте же! — еще раз не удержался и напомнил Василий. — Теперя дале!
Прочитан текст второй, общей присяги, где для "крамольных", а теперь возвращенных и прощенных бояр было сказано, что "все князья да боляре, на коих вины объявилися и измены или уходы ко удельным и всяким иным владыкам и потентатам крещеным, а наипаче — к некрещеным, — таковым прощенье являет государь за себя и за сына своего. Но таковые обещают и клятву дают вдругое не бегать, не изменивать присяге, верою и правдою служити осударю, великому князю московскому, хоша бы и малолетнему, до его совершенного возраста, как по старине. А по совершенных его летах, как он повелит. И лиха никакого не умышлять, сговора не делать, шатанья не творить".
Один за другим подписали лист Вельские, Шуйские, Ленинские, все Оболенские, и Васильевой, и Юрьевой свиты, словом, все главные князья и бояре, собранные здесь И крест на своем обещанье целовали.
Еще не затих гул голосов присяжников, еще тянулась вереница целующих крест, которые протискивались в тесноте, прикладывались, по вызову дьяка, и снова уходили в толпу, а Василий, видимо потрясенный, с глазами, полными слез, воскликнул:
— Слава тебе, Господи! Хвала и слава! Помру спокойно. Сыне, Ивасик… Ко мне его… Стань тута!
По знаку отца мамка Челяднина подняла и поставила трехлетнего царевича на край постели царской.
Головы ребенка и умирающего оказались почти на одном уровне, одна против другой.
Даниил перешел к изголовью больного и, не выпуская из руки, подал Василию чудотворный крест так, что худые, бессильные пальцы его охватили нижний край святыни.
И, трижды осенив крестом Ивана, Василий торжественно, внятно произнес:
— Во имя Отца и Сына и Духа Свята!.. Волим и приказуем, благословляем тя сим крестом Мономашьим… И вторым крестом, Петра-Чудотворца, заступника и строителя земли! — меняя первый крест на другой, такой же чтимый и принадлежавший митрополиту Петру, вторично, при помощи Даниила, благословил сына Василий. И продолжал: — Буди на тебе и на детях твоих милость Божия из роду в род! Святые два креста сии да принесут тебе на врагов одоление. И все кресты, и все царства, и державы мои тебе, сын мой и наследник мой, отдаю. А по статьям то в нашей духовной записи писано. И наше, и владыки митрополита, да иных с ним послухов, рукоприкладство дадено… Слышали ль, боярове и князи, и вси иные люди наши?
— Слышали… В добрый час! — зашумели голоса. И сразу гулко прорезало общий говор обычное приветствие новопоставленному князю:
— Здрав буди! Живи на многая лета, господин великий княже наш свет Иван Васильевич.
И, как колосья по ветру, преклонились все, на глазах умирающего отца, перед его преемником-малюткой.
Иван все время с живым вниманием приглядывался к тому, что творится в покое.
