— Хотел бы нанести вам визит, — любезно сообщил он, — и побеседовать.
— Со мной? — спросил Кеннеди с сомнением.
— Нет! Но не думайте, что я гнушаюсь вами, мой дорогой Кеннеди. А дело у меня к графине де Монсальви. Я знаю, что она здесь.
— Что вы хотите от нее? — спросил шотландец. — Мадам Катрин никого не принимает.
— То, что я собираюсь ей сказать, я, с вашего разрешения, скажу ей сам. И надеюсь, она сделает исключение для человека, прибывшего издалека. Заметьте, я не уеду, «е поговорив с ней.
Не показываясь, Катрин прошептала:
— Нужно узнать, что он хочет. Скажите, я приму его… но одного. Пусть он войдет, но без сопровождающих… Это даст время нашим добраться до места.
Кеннеди сделал знак, что понял, и продолжил переговоры с испанцем, тогда как Катрин вместе с Сарой и братом Этьеном ушла со стены. Она приняла решение не колеблясь, потому что Вилла-Андрадо был человеком де Ла Тремуйля, а она умела смотреть в лицо опасности. Если Кастилец представляет угрозу, — а она думала, что иного быть и не может, — то тем более в этом надо немедленно убедиться.
Через некоторое время Родриго де Вилла-Андрадо, сопровождаемый пажом, несшим его шлем, вошел в большой зал, где Катрин ожидала его. В окружении Сары и брата Этьена она сидела в кресле с высокой спинкой, приподнятом на пьедестале. Сложив красивые руки на коленях, распрямив плечи, графиня де Монсальви смотрела в упор на непрошеного гостя. При виде величественной дамы, напоминавшей скорее статую в черном, испанец, застигнутый врасплох, остановился на пороге, а затем уверенным шагом приблизился к ней. Улыбка победителя, с которой он появился в дверях, потухла, как гаснет свеча от порыва ветра. Бросив быстрый взгляд на Катрин, он согнулся почти до земли.
— Мадам, — сказал он певучим голосом, — соблаговолите принять благодарность за эти мгновения, которые вы милостиво дарите мне. Но я хотел бы поговорить с вами один на один.
— Мессир, вы хорошо понимаете, что я не могу пожелать вам быть гостем, прежде чем не узнаю, что привело вас сюда. Более того, мне нечего скрывать от Сары, воспитавшей меня, и брата Этьена Шарло, моего исповедника.
Монах сдержал улыбку при этом явном обмане, но не стал мешать ей, видя, что испанец рассматривает его с подозрением.
— Я знаю брата Этьена, — пробормотал Вилла-Андрадо. — Мессир де Ла Тремуйль дорого бы заплатил за его старую шкуру и седую голову.
Катрин вскочила словно ужаленная. Гнев залил ее лицо, и она выпалила с возмущением:
— Какая бы ни была причина вашего появления здесь, сеньор Вилла-Андрадо, знайте, что начинать визит с оскорбления тех, кого я глубоко уважаю и кто мне дорог, не сулит нам ничего хорошего. Поэтому будьте любезны, скажите нам прямо о цели вашего визита.
Несмотря на то, что кресло Катрин было приподнято на высоту двух ступенек, его лицо оказалось на уровне ее лица, и глаза, запылавшие бешеным огнем, готовы были испепелить черную вуаль. Но он принудил себя улыбнуться.
— Это, пожалуй, плохое начало, и я прошу извинения. Тем более что я пришел с лучшими намерениями, и вы в этом убедитесь.
Катрин медленно опустилась в кресло, но не предложила гостю сесть, потому что не знала, пришел он как друг или как враг. Он сказал о добрых намерениях. Возможно, это было правдой, если вспомнить корзину с продуктами в гроте, но дымящиеся развалины Монсальви не располагали к доверию. Эта дерзкая улыбка очень напоминала волчий оскал.
— Говорите, — сказала она.
— Дорогая графиня, — начал он, преклонив колено, — слухи о вашем несчастии дошли до меня, и сердце мое опечалилось. Такая молодая, такая красивая и обремененная ребенком, вы не можете оставаться без покровителя. Вам нужна рука, сердце…
— В этом замке у меня достаточно рук и преданных сердец, — отрезала Катрин. — Я плохо вас понимаю, говорите яснее!
Оливковое лицо Кастильца порозовело. Он сжал губы, но еще раз обуздал свой гнев.
— Хорошо, я буду говорить с вами прямо, как вы того желаете. Мадам Катрин, я прибыл сюда сказать вам следующее: милостью короля Франции Карла, которому я преданно служу…
— Хм! — кашлянул брат Этьен.
