Добавив в голос побольше трагизма и слез, я продолжила:
— Люблю я его!!! Больше папеньки и маменьки!
Попутчик стал нервно оглядываться по сторонам, как бы ища помощи. То, что мужчины не любят истеричных женщин, я еще на примере нашего конюха и его новой смазливой жены узнала.
Возможно, если бы новый знакомый не обращал столько внимания на мой голос, то заметил бы некую несуразность в облике, неподходящую воспитанной и влюбленной даме. Например, совсем не дамское седло. Но этого не произошло.
Попутчик нервно кашлянул, что показывало его неопытность в обращении с буйными влюбленными дамочками. Еще, наверное, представил, что у меня блондинисто-голубоглазая внешность!
— Э-э-э… — опять промямлил он. — Мне бы дорогу к барону Бонирту.
— О! — восхищенно выдохнула я. — Нам же по пути! Тут через несколько часов только развилка будет, тогда и разминемся! Вам там направо, а мне налево!
Вообще-то мне прямо. Но зачем ему это знать? Спутника впечатлила возможность провести в моем обществе еще несколько часов до развилки. И, не давая всаднику вставить больше ни слова, я весело защебетала своим новым голоском. Не помню уже точно что, но вроде какие-то глупости про моего «жениха». Благо их я в свое время с избытком наслушалась от молоденьких служанок в нашем замке.
Через некоторое время мне страшно захотелось пить, и я на минутку перевела дух. В неожиданно наступившей тишине ослышался облегченный вздох попутчика. Ему еще не понравилось то, что я его развлекаю! Так почему тогда не уезжает? Вежливость?
Я «обиженно» замолчала. Спутник тоже не издавал никаких звуков. Не обращая на него никакого внимания, я порылась в сумках с продуктами и, достав один из приготовленных бутербродов, стала его жевать. Конечно, как вежливая и воспитанная девочка я предварительно поинтересовалась у попутчика, не возражает ли он против жующих леди (правда, так же «вежливо» не предложила ему перекусить). Он не возражал.
До развилки мы доехали в полной тишине. Метель пошла на убыль, и снег снова валил крупными хлопьями. Сейчас около пяти утра. А мне еще ехать целый день.
Всадник со мной вежливо попрощался и понадеялся на новую встречу. Хотя в голосе звучало, что лучше бы она не состоялась. Затем он повернул на правую заснеженную дорогу.
Я подождала, когда он отъедет подальше и поехала прямо. Первое испытание на пути я преодолела. Надеюсь, дальше будет лучше.
Как же спать хочется! А мне еще ехать и ехать…
— Ах ты пьянь! Всю ночь гулял, зараза! Опять пропил все до медяшки!!! На цепь посажу!!! — надрывался визгливый женский голос под окном.
И чего им не спится? Я сладко потянулась на кровати. Вставать совсем не хотелось. Но голос за окном уже перешел на нецензурные слова, став еще более визгливым. Мне так и не удалось выспаться. Застонав, я села на кровати. Но именно в этот момент наступила тишина. Не иначе хозяин разобрался. Но спать мне уже не хотелось. Я встала с кровати и начала одеваться в приготовленное с вечера скромное платьице служанки.
Когда вчера вечером мы с Ласточкой подъехали к гостинице папиного бывшего соратника Ронхра, то больше походили на большой сугроб. Но Ронхр сразу понял, что от него требуется, когда я, с трудом разогнув замерзшие пальцы, протянула ему конверт с письмом. Он меня отогрел, накормил, дал нужную одежду на завтра и отправил спать.
Таверна у него была чистенькой и уютной. Белье на постели пахло свежестью. Бывший солдат знал, что нужно с дороги уставшему путнику. Да и жена у него была женщина аккуратная и милая. Чем-то на маму похожая. Меня с Ростеном они знали очень хорошо потому, что мы нигде кроме их таверны не останавливались, если проезжали мимо.
Наскоро причесав волосы и заплетя их опять в косу, я спустилась вниз. По утрам здесь народу было мало. Лишь пара вчерашних собутыльников провожала за дальним столиком похмелье, да хозяин вытирал за стойкой стаканы.
Не зря отец его Рыжим называл. У Ронхра была ярко-рыжая шевелюра и светло-карие озорные глаза. Роста бывший солдат был высокого, с могучей мускулатурой и шрамом на щеке. Может, он и продолжал бы ездить с отцом к Границе, да вот только десять лет назад в одной из стычек сильно повредил себе бедро и теперь заметно хромал на левую ногу. Старая рана продолжала его беспокоить, и о подвигах ему пришлось забыть.
