Что это?! Померещилось?.. Нет, это его, его фотопортрет!!! И подпись:
“Патриоты Красносибирской области с прискорбием извещают, что известный физик Поппер П.П. скончался от разлития желчи. Прощание возле ворот АЭС, панихида в синагоге, похороны на мусульманском кладбище... Скорби, Америка! Группа опечаленных товарищей”.
Негодяи! Подонки!!! Его качнуло... в голове словно река зашумела... Грубо, как слепой, сложил, почти смял газету и, выдохнув: “Сплошная чушь!” – бросил на стол – как бы небрежно, но, быстро передумав, отнес подальше от жены в комнату сына (она в эту минуту мыла в тазике ноги Руслану), сунул, не зная куда лучше припрятать, под кровать и, набросив куртку, выскочил вон из подъезда, побежал мимо Института Физики в лес.
Он всегда так делал, когда нужно было пережечь раздражение, когда бесили обстоятельства. А тут такое творит пресса! Сволочи в кубе! Кстати, они напечатали “Поппер”, суки!.. соорудив на американский манер фамилию из его фамилии Поперека, видимо, на тот случай, если подаст в суд на газету?! Пошли вон!..
Сейчас бы головой в сугроб или сигануть, зажмурив глаза, на лыжах по холмам, но в лесу сопит осень, на трижды выпадавший снег трижды осыпался лиловый мрачный дождь... А вчера еще выпил водки, да лишнего... сын дерзил... спалось плохо... И Петр Платонович, сжав кулаки, бежал, огибая деревья и хлюпая по раскисшему, в рыжих и черных пятнах снежному покрову, сквозь который проглядывали листья берез и рябин... а над его головой проносились, подпрыгивая, красные, грузные гроздья рябин...
Он несся, дергая шеей, оскалясь от бессильной ярости, не в кроссовках – в летних ботинках, вмиг намокших и уже вихляющихся под пятками... Ах, жаль, не сообразил рассказать жене перед выходом из дома по неисправимой своей привычке хоть что-нибудь, хоть анекдот – она привыкла к нему такому, она и “выжила” его за то, что неостановимо говорит, голова от него болит. Теперь же заподозрит – с ним что-то случилось.
К счастью, никто навстречу не попался, физики и биофизики Академгородка отбегали своё часа полтора назад, в сумеречную пору рассвета. А сейчас, поди, уже шли, позавтракав, на работу. Стремительно сделав в березняке большой круг, под сопкой с передающими антеннами городских телевизионных станций, он повернул подкашивающиеся ноги к дому, где жил сам, в однокомнатной квартире умершей четыре года назад матери. Не дожидаясь лифта, взбежал на этаж и, вдруг подумав: не заглянула ли случайно жена под кровать сына, не вытащила ли почитать гнусную газетенку?.. (огорчится, сыну расскажет, дочери напишет...), скатился вниз и, перескакнув улицу, вознесся в старую квартиру.
Жена, к счастью, была на кухне, варила кашу, а когда удивленно выглянула – буркнул:
– Забыл записную книжку... Да, такая история! Останавливает гаишник шестисотый мерс, а у того стекла зеркальные. Ну, заглядывает в одно окошко, в другое – честь отдает: “Проезжайте, со своих не берем!” – Поперека быстро оскалил все зубы (о, эта его улыбка! “Лучше бы ты не улыбался!”, как говаривала Наталья в прежние годы), прочмокал во влажных носках в спальню, выхватил из-под кровати газету и затолкал во внутренний карман куртки.
И бессильно прилег на постель, задернутую покрывалом с красными звездами. Скоты!... И напечатано-то где?! В “Красносибирской звезде”, в единственной, казалось бы до сих пор, приличной газете, сторонившейся скабрезных материалов, бывшем официальном органе печати, с традиционно большим тиражом. Впрочем, если бы сегодня ночевал не здесь, не прочел бы – Петр Платонович с недавней поры не выписывает газет, обходится краткими новостями по телевидению.
Но, не полежав и минуты, вскочил – мелькнула мысль, что жена может встревожиться (мол, что это с ним?) или обрадуется (уж не надумал ли совсем вернуться в семью?), выглянул в прихожую и погладил дремавшего пса:
– Ну, как ты? – И Руслан, пушистый серебряный шар, взлетев на ноги, радостно залаял: думал, снова гулять поведут. Давно хозяин его не ласкал. И к себе в жилье не ведет, поскольку часто в командировках.
– Нет, нет, ты уже... пора и честь знать... – пробормотал Поперека, немедленно вслух сердясь на себя. – Ни к селу ни к городу эта поговорка... какая к чертовой матери честь в наше время?! – Присел возле напрягшейся в ожидании белой лайки, выдернул репей из паха. Пес, дернув животом – щекотно мужскому инструменту – жарко задышал, но, поняв, что хозяину не до него, отошел в угол прихожей и ворча, с дробным перестуком рухнул на пол – “бросил кости”. А Петр Платонович, поймав на себе вопросительный взгляд жены (А вдруг прочитала, еще когда поднималась с газетой? Или коллеги позвонили, соболезнуют? Надо перевести ее мысли на что-то другое), снова улыбнулся:
