Марченко набрал воздуха в грудь, собираясь с подробностями высказать все, что он думает по поводу землеройных талантов младшего товарища, но в их содержательный диалог вмешались непредвиденные события – один из наблюдателей выкрикнул ставшее уже ненавистным слово «воздух!». Голос часового еще звучал в ушах Романа, а Сашка уже исчез. Как ему это удалось, Марченко так и не смог понять. Вот только что стоял рядом Саня Авраменко, и вдруг его не стало – словно ветром сдуло! Марченко выдохнул, заготовленный для обличительной речи воздух и ловко соскользнул в свежеотрытый окоп, по пути нахлобучив на голову каску. Лишь после этого он, примостившись на ступеньке (пригодилась!), задрал голову вверх и предался созерцанию и размышлениям. Посмотреть было на что…
Появившиеся немецкие самолеты выглядели непривычно. Одномоторные, как истребители, но медленные и летят плотным строем, а не разомкнутой неровной шеренгой. Может, бомбардировщики? Дальнейшие действия противника развеяли все сомнения. Самолеты с неуклюже торчащими неубранными стойками шасси и необычными «ломаными» крыльями растянулись в цепочку и, резко заваливаясь через крыло, стали стремительно пикировать, с каждой секундой приближаясь к земле и вжавшимся в нее бойцам. Как ни странно, в атаке «штуки» (а это были именно они) разом утратили свою неуклюжесть.
Пикировщики падали вниз почти отвесно, стремительно увеличиваясь в размерах и обретая четкость. Вытянутые вперед шасси и изогнутые крылья навевали нехорошие ассоциации с хищными птицами, охотящимися на мелкую полевую живность, а какая-то неуловимая угловатость и агрессивность машин будили неосознанный страх. В облике этих самолетов было что-то злое, неправильное, чужое… Но это было ничто по сравнению со звуком, который они издавали! Какой-то свистящий, непередаваемо жуткий вой, который, нарастая с каждой секундой по мере приближения самолетов к земле, буквально выдирал из человека душу. Этот звук словно гипнотизировал, подавляя волю, размягчая кости и гася искры разума мутной волной безотчетного страха. Как будто сама смерть неотвратимо неслась навстречу, пикируя с безмятежно-синей глубины небес.
Роман и сам не заметил, как сполз с такой удобной ступеньки на дно окопа, выронив винтовку и мечтая только об одном – как можно глубже вжаться в сырую, еще не успевшую подсохнуть землю, спрятаться, раствориться в ней, сделать что угодно, чтоб только отгородиться от ревущего ужаса. На фоне этой душераздирающей нервотрепки первый бомбовый разрыв прозвучал как благая весть – психическая пытка кончилась, теперь будет обычная война, простая и понятная.
Следующие десять минут прошли под непрерывный рев моторов, вой пикировщиков, надсадный свист бомб (тоже изрядно бьет по нервам!) и грохот взрывов. Но самое страшное уже было позади – основная свистопляска происходила немного в стороне от позиций пехоты. Тем не менее последствия от бомбардировки были самые серьезные. Своей мишенью пикировщики избрали позиции артиллеристов, и там их бомбы собрали обильный урожай. Дивизион трехдюймовых пушек, обеспечивавший поддержку Ромкиного полка, после атаки двух десятков «штук» практически перестал существовать, превратившись в мешанину из земли, мяса и железа. Пехотинцы потерь не понесли вообще, если не считать двух контуженных, пострадавших от разрыва бомбы, легшей в некотором отдалении от артиллерийских позиций, но моральный эффект от налета был просто потрясающим.
Красноармейцы, выбираясь из окопов, выглядели так, словно их треснули по голове пыльным мешком. Авраменко, и раньше-то весьма болезненно воспринимавший любые воздушные нападения, теперь и вовсе бродил между кустами как лунатик, ничего не замечая вокруг и почти не реагируя на происходящее. Те, кто уже успел побывать в расположении артиллеристов, торопливо делились своими впечатлениями с остальными, нагоняя страх и тоску на и без того подавленных товарищей. Черт его знает, как это сказалось бы на моральном духе в дальнейшем, возможно, преодолев первый шок, бойцы и вышли бы из случившегося испытания с честью, но немцы не дали на это времени. В царящую на позициях суету и неуверенность ворвался тревожный крик «танки!».
