— Так как вас зовут?
И я начал говорить. Как будто прорвалась какая-то плотина внутри меня. Слова лились потоком, я говорил, говорил… Наконец, выдохнувшись, я машинально полез рукой себе на грудь, как в карман за куревом. Чекист, увидев мой жест, опять протянул мне папиросы, поднес зажженную спичку, прикурил сам и задумался.
Затем встал, прошелся по палате, выглянул в коридор. Дождавшись, когда кто-то невидимый ко мне подойдет, он отдал какое-то распоряжение и снова закрыл дверь. Через несколько минут вошли уже знакомые амбалы с носилками и симпатичная молоденькая медсестра. Она ловко поставила мне какой-то укол в «пятую точку», потом амбалы переложили меня на носилки, и я уснул.
Проснулся я уже в другой, гм, палате. Небольшая комната с выкрашенными ядовито-зеленой краской стенами, под потолком небольшое окно с решеткой, ярко горящая над дверью лампочка забрана сеткой, дверь металлическая, с глазком и кормушкой. Стол с двумя прибитыми к полу табуретами, в углу унитаз и умывальник. То, что это не простая тюрьма, доказывала и кровать. Никелированная, с панцирной сеткой, с белоснежной простыней и наволочкой. Вот так, Дмитрий Сергеевич. Добро пожаловать в уютную камеру!
Тут мой организм напомнил мне о том, что унитаз — великое достижение человечества! Сделав свои дела, закинул кровать лежащим на табурете одеялом. Улегся сверху и, уставившись на зарешеченное окно, задумался. Что же произошло с момента бомбежки? Сколько времени прошло? Почему старший лейтенант уже точно знал, что я не Стасов? Опять вопросы, на которые нет ответов!
Блин, какое все-таки число сегодня? Твою мать! Не мог спросить у старлея! Идиот! Кретин! Что я помню из чисел-то? Киев взяли в сентябре, 18-го или 19-го числа. Житомир, что-то же о нем помнится? Вспоминай скотина! Вспомнил!!! 9 июля немцы возьмут Житомир, а наши Вавилова к расстрелу приговорят!
Я кинулся к двери и замолотил по ней кулаками. Через минуту открылась «кормушка» и на меня уставилось серьезное лицо одного из уже знакомых мне амбалов.
— Какое сегодня число? — едва сдерживаясь от крика, прохрипел я. Ничего не ответив, он начал снова закрывать окошечко.
— Позови начальника! — уже не сдерживаясь, заорал я. — Срочно!
Через несколько минут, показавшихся мне часами, щелкнул замок и в открывшийся проход шагнул старший лейтенант, с которым я общался.
— Какое сегодня число? — повторил я.
— 8 июля, вечер, а что? — Он с недоумением уставился на меня.
— К завтрашнему вечеру немцы возьмут город!
Как ни странно, он спокойно отнесся к моему заявлению, только щека дернулась, вот и вся реакция. Прикрыв дверь, он сел на один из табуретов и, отвернувшись от меня, глухо спросил:
— Вы считаете, что, сообщив это, что-то измените?
— Да, — не совсем уверенно ответил я. — Ведь я вам точно говорю…
— Да ни черта это не изменит! — взорвался он. — Ни черта! Нет у нас возможности отстоять город! Нет! Биться будем, но не сдюжим! И без тебя было понятно, что городу часы остались!
По напряженной спине было видно, как тяжело ему давались эти слова. Я стоял в растерянности, не зная, что можно сказать, и тут в камеру вошли все те же амбалы, теперь вооруженные. Один из них занес мой ремень с немецкой сбруей и автомат, другой — форму и сапоги.
Старший лейтенант устало повернулся ко мне и сказал:
— Собирайтесь, хватит бельем сотрудников запугивать. Через час выезжаем, а без оружия теперь нельзя. — Потом глянул на амбалов и добавил: — За объект головами отвечаете. Через десять минут ко мне.
Проводив его обалдевшим взглядом, я начал одеваться и попытался завязать разговор с моими ангелами-хранителями:
— Мужики, может, хоть теперь познакомимся? А то как-то не по-человечески получается, может, вместе воевать придется, а даже имен ваших не знаю? Не шпион же я!
Тут один заржал:
— Ага, шпион, которому оружие возвращают и за гибель которого расстрелять обещают!
Второй добавил:
— Я — Сергей Дорохов, младший сержант, а он Сашка Кошкин, раззвиздяй и сержант, непонятно почему.
— Ну наконец-то заговорили! Я уж думал, вы немые оба.
— Не положено было разговаривать с тобой. Сам понимаешь. Ну, собрался? А то наш опаздунов не любит, пошли.
