Внезапно сквозь окно прорвался шум, заставивший ее приподнять голову. Она встала, на деревянных ногах пересекла комнату, отодвинула шторы и выглянула наружу.
Дети. Куда ни кинь взгляд, всюду дети. Их яркие куртки пламенели на фоне чистого снега, голоса оглашали окрестность смехом. Джулия прижалась лбом к холодному стеклу. Конечно, это безумие, но она вглядывалась в личико каждого ребенка, надеясь отыскать среди них маленькую девочку, хотя твердо знала, что найти ее невозможно.
И снова Джулию поразил приступ невыносимой боли, едва не заставивший ее в отчаянии броситься на пол. Слезы застлали ей глаза, яркие куртки и смеющиеся детские личики смешались в одно большое многоцветное пятно.
Радость окружающих причиняла теперь Джулии слишком сильные страдания, поэтому она и воздвигла преграду, желая избавить себя от мучительных воспоминаний.
Она сердито вытерла слезы и поклялась, что больше не позволит, не может позволить Крису прорываться сквозь эту преграду, используя в качестве осадных орудий свои добрые синие глаза и нежные прикосновения.
Джулия весь день провела взаперти у себя в комнате, обреченная на этот плен звуками детского смеха, веселыми рождественскими песнями, радостными голосами, которые раздавались то громче, то тише, но не прекращались ни на минуту. Она попыталась читать, но не могла заставить себя сосредоточиться и вникнуть в смысл слов.
Она мерила шагами комнату вдоль и поперек, ощущая себя арестантом, хотя и добровольным.
Настал момент, когда она почувствовала, что дошла до предела, что если услышит еще один взрыв хохота или еще одну развеселую песню, то непременно сойдет с ума. Но тут все разъехались, и воцарилась тишина.
Только в начале вечера она, подгоняемая голодом и успокоенная тишиной в доме, отважилась покинуть свою обитель.
Спускаясь по лестнице, Джулия упорно отворачивалась от большой елки в зале. Но вот кухня приняла ее в свои объятия, и Джулия немедленно направилась прямо к холодильнику, уверенная в том, что никто ее не осудит, если она сама похозяйничает и съест бутерброд или остатки какой-нибудь еды.
Ей попался на глаза кусок ветчины от вчерашнего ужина, она добавила к нему стакан молока и села за стол.
Из головы у нее не шел тот странный миг в комнате Криса, когда прикосновения его руки к ее лицу подействовали на нее как могущественные чары. Можно ли удивляться тому, что она так быстро, так пылко отозвалась на них? Ведь целых шесть лет минуло с тех пор, как она чувствовала на себе руку мужчины и любила кого-нибудь, кроме маленькой девочки.
Том. Интересно, что с ним сталось? Он ворвался в ее жизнь подобно горячему вихрю, а ушел крадучись, словно вор в ночи. Их брак продолжался ровно четыре месяца – до того дня, когда она сообщила ему, что забеременела. Однажды он ушел на работу и не вернулся. А потом… Через два месяца почта доставила ей документы, необходимые для развода, и больше она о нем не слышала.
Если бы он узнал о том, что произошло… Тронуло бы это его? Вряд ли. Его не тронул факт ее рождения, так почему должна тронуть смерть?
Джулия убрала за собой и уже собиралась покинуть кухню, когда заметила в окне отражение горящего где-то вдалеке света. Охваченная любопытством, она высунулась за дверь и, приставив ладонь ко лбу, чтобы лучше видеть, вгляделась в темноту.
Свет лился из сарая, и Джулии вспомнился разговор Дока и Мейбл о том, что Крис строит там сцену. Раздираемая любопытством, она напялила на себя одну из курток, висевших на вешалке у двери, сунула ноги в большие ботинки Мейбл и вышла во двор.
Снег скрипел под ногами Джулии и сверкал так, как если бы с неба падали не снежинки, а бриллиантовая пыль. А над ее головой сияли звезды, словно состязаясь в яркости с блестящим снегом. Джулия с удовольствием вдыхала холодный чистый воздух с запахом хвои, чувствуя, что он прибавляет ей бодрости и энергии.
Дверь сарая бесшумно поддалась ей, и Джулия еще с порога поняла, что попала на репетицию спектакля. Человек десять детей находились на сцене, остальные бегали между рядами деревянных скамеек, составлявших зрительный зал.
