Действовали они примерно так же, как Крис и Мейбл. Джулия колдовала вокруг верхних веток, Ливви – вокруг нижних, до которых дотягивались ее ручки.
– Погляди, мамочка, погляди! – просила Ливви после каждой повешенной игрушки, и Джулия покорно отступала назад и, всплеснув руками, восхищалась работой дочурки.
Вставший перед глазами Джулии яркий, живой образ девочки повлек за собой другие воспоминания, они в свою очередь вызвали следующие… Вот Ливви, сдвинув от усердия бровки, поет гимн «Тихая ночь». А вот Ливви, нацепив на головку блестящую мишуру, заявляет, что она сама и есть рождественская елочка. Ливви, свернувшаяся калачиком на диване рядом с Джулией в их гостиной, неотрывно любуется елкой, и ее огни отражаются в ее больших карих глазах… «Еще чуть-чуть, мамочка», просит она, когда наступает час отхода ко сну, и не было случая, чтобы Джулия ей отказала в этом «чуть-чуть».
Джулия лелеет эти драгоценные для нее видения, ей хотелось бы, чтобы они никогда не покидали ее, они ей необходимы как защита от теперешней жестокой действительности. От них исходят любовь и тепло.
– Джулия, вы хорошо себя чувствуете?
Она слышит голос Криса словно издалека. И вскидывает голову, недовольная тем, что ей помешали, но, вспомнив, где находится, собирается с мыслями и озирается вокруг. Крис стоит высоко вверху на стремянке, в руках у него красивый бело-серебряный ангел.
– Да… хорошо. – Но в действительности ничего хорошего нет. Острая боль пронзает ее сердце, страшная холодная боль утраты, ее неотступная одинокая спутница. Джулия встала, чуть ли не сгибаясь под тяжестью горя. – Я… я пойду. – Почти не замечая удивления присутствующих, она взбежала по лестнице к себе в комнату. Крис звал ее, но она не откликнулась и ни на миг не остановилась в своем стремительном бегстве – так велика была ее потребность остаться наедине со своим несчастьем, хотя она прекрасно знала, что предаваться воспоминаниям опасно: неизбежное возвращение из прошлого в настоящее только усугубляет страдания.
Джулии, однако, недолго удалось побыть одной.
Оглянувшись на звук отворяемой двери, она увидела на пороге комнаты Криса.
– Джулия, вы в порядке? – (Она лишь кивнула в ответ, боясь, что разрыдается, если произнесет хоть слово.) – Но я в этом не совсем уверен, – возразил Крис и еще на шаг приблизился к Джулии.
Теперь он стоял так близко от нее, что казалось, тепло его тела обволакивает ее. – Поговорите со мной, Джулия. Расскажите, что вас беспокоит? Его мягкий озабоченный голос журчал над ней, как струйка воды, падающая в иссохшую гортань.
Она сделала движение ему навстречу, уверенная, что в его объятиях найдет успокоение, забудется, освободится от мучительной боли. Но какое она имеет право думать о своем покое? Как смеет хоть на миг помыслить о том, чтобы облегчить свою боль?
И Джулия отшатнулась от Криса, вдруг обозлившись на него и его праздничный дом, а больше всего на судьбу, происками которой она сюда попала.
– Мне нужно лишь, чтобы меня оставили в покое, – отрезала она, поплотнее запахиваясь в халат, как если бы он мог скрыть ее от Криса и его внимательных глаз. – Я хочу побыть одна, – добавила она более решительно.
Крис еще некоторое время продолжал стоять, стараясь поймать ее ускользающий взгляд, словно полагал, что если достаточно долго и упорно смотреть ей в глаза, то можно разглядеть все, что происходит в глубинах ее души.
И все же он сдался.
– В таком случае мне лучше всего пожелать вам спокойной ночи. – Он слегка кивнул, повернулся и вышел из комнаты, осторожно прикрыв за собой дверь.
Джулия издала вздох облегчения и на дрожащих ногах направилась к кровати. Ей было холодно… страшно холодно. Она даже не сняла халат, а прямо в нем залезла под одеяло, моля Всевышнего лишь о том, чтобы он помог ей как можно быстрее забыться сном.
– Она здорова? – с тревогой спросила Мейбл вернувшегося Криса.
Он в ответ беспомощно пожал плечами и сдвинул брови.
– Говорит, что здорова, но мне так не кажется.
Крис припомнил, с каким выражением лица она наблюдала за его возней вокруг елки. Взглянув на Джулию, он понял, что воображение унесло ее далеко от «Северного полюса». А когда он окликнул Джулию, написанное на ее лице беспредельное счастье уступило место ужасу, сильнейшему беспокойству. О чем она тогда думала? Какие картины проносились перед ее мысленным взором? – спрашивал себя Крис, но ответов не находил.
