ЕВГЕНИЙ БОГДАНОВ
ПОМОРЫ
КНИГА ПЕРВАЯ
ПОМОРЫ
О море! Души моей строитель! Б. В. Шергин
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
ПОВЕТЕРЬ
ГЛАВА ПЕРВАЯ
Он вертелся кружился на льду, не знает, куда идти. Товарищи ночь подождали, он не вернулся...
Поморские были
1
Елисей, выпалив все патроны, в отчаянии опустился на лед возле убитой им утельги1 и, положив бесполезный теперь уже "ремингтон" рядом, закрыл лицо руками. Несколько минут он сидел так, раскачиваясь и тихонько охая. Потом поднялся. Прерывисто вздыхая, до боли напрягая зрение, стал всматриваться в бескрайнюю снежную сумеречную муть. Ветер свирепо рвал на нем одежду, леденил лицо, шею, перехватывал дыхание. Колкий снег сек щеки. Сколько ни смотрел Елисей вдаль, ничего не увидел. Молочно-серый сумрак кругом, грохот ломающихся, стиснутых непогодой льдов и тоскливый, берущий за душу вой ветра. Под ногами - льдина, вздрагивающая от ударов о соседние, зыбкая, словно палуба парусника в шторм. У ног - утельга. Ее уже стало заносить снегом. Елисей снял рукавицу, притронулся к боку утельги и вздрогнул. Холод тюленьей туши неприятно поразил его, хотя в этом не было ничего необычного: прошло время - остыл мертвый зверь. Елисей подобрал винтовку, подумал: "Конец. Пропал... " В ушах все еще звенел голос юровщика2 Анисима: "К лодка-а-а-ам! К лодка-а-а-ам! Скорее, братцы!" Не послушался Елисей, в охотничьем азарте притаился за ропаком, целясь в зверя. Не успел освежевать его - ударил снежный заряд. И льдина обломилась. Кинулся Елисей к товарищам, но поздно: перед ним чернела злая вода. "Вплавь? Не выбраться на лед. Лодка? Осталась там, вдалеке... Неужели не помогут? - растерянно метался на обломке льдины Елисей. Но и сам знал - помочь при такой заварухе нелегко. Разводье ширилось, отливным течением и ветром его относило неведомо куда. Время позднее, свет таял, как снег в горячей ладони... Елисей стал палить в воздух из винтовки, давая знак товарищам. Услышал ответную пальбу вдалеке. Он стрелял и стрелял, пока не кончились патроны. Ему отвечали еле слышно и почему-то с подветренной стороны. Потом там вспыхнул сигнальный огонь, совсем не в том направлении, где ожидал его увидеть Елисей. Огонь блеснул и скрылся. И все заволокло снежной мутью. У Елисея не было ни дров, ни спичек, ни хлеба... "Велик ли обломок?" Чтобы проверить, он сделал несколько шагов в одну сторону, в другую, третью. По краям то полая, черная, как смола, вода, то мелкое ледяное крошево. Он понял: остался на маленьком пятачке среди беснующегося моря. Делать нечего. Если до утра обломок уцелеет, с рассветом можно будет перебраться на льдину побольше. А теперь уже никуда ни шагу не сделаешь: совсем стемнело. Елисей сунул за пазуху рукавицы, приложил ладони рупором ко рту и стал кричать, поворачиваясь во все стороны. Может быть, зверобои все же недалеко, ищут его, помня святое правило: "Сам погибай, а товарища выручай!" Кричал Елисей долго, пока не охрип. Потом привалился боком с подветренной стороны к убитой тюленихе и свернулся, подобрав ноги. Конечно, спать он не мог - какой тут сон! Полежав, вскакивал, разогревался, приседая и размахивая руками, потом опять садился или ложился. И так до утра. Утром он почувствовал голод. Голод и безвыходность своего положения: с одного края льдины - разводье чуть ли не в полверсты, с другого - ледяное крошево, а вдалеке - торосы. А небо темнело и хмурилось, и по-прежнему свистел ветер и сыпал снег. Елисей вынул нож и вырезал из туши кусок сала. Попробовал есть. Холодное, вязкое, пахнущее рыбой сало не шло в горло. Пожевав, он положил кусок на снег. Взгляд его упал на сосцы тюленихи. Он несколько раз смотрел на них и отворачивался... На вторые сутки голод стал невыносимым. Елисей опять принялся за сало, преодолевая отвращение. Поев, лег на снег и, помяв холодные сосцы рукой, нажал на них. Из сосков потекло тоненькой струйкой молоко. Закрыв глаза, он стал ловить струйку ртом... Если льдину не разломает, мяса и сала тюленихи хватит надолго. Есть их поморам в уносе1 не в диковинку. Сколько зверобоев тем и спасалось. Тревожило другое: далеко ли берег? И можно ли, переходя от льдины к льдине, добраться до него? Бывали случаи, когда зверобои выбирались изо льдов через две-три недели, хотя их уже считали погибшими. С наступлением прилива льды сжались. Елисей увидел на месте разводья большую крепкую льдину и стал выжидать, не сомкнется ли с нею та, на которой он бедовал. Если сомкнется, можно будет перетащить утельгу и перейти самому. Он перехватил веревочной петлей тушу и подтащил ее почти к самой кромке. Но льды будто заколдовало: узкая, в три-четыре шага полоска воды меж ними не уменьшалась. Елисей попробовал прикладом винтовки толкнуть обломок к льдине, до опора была плохая, да и обломок крепко зажало. А потом начался отлив, и льдина оказалась посреди разводья, словно утлая лодчонка посреди озера. Лишь на четвертые сутки к ночи непогода чуть поутихла. В черной пугающей глубине неба проступили накрапом очертания Ковша. Холодно и недоступно блестела над Елисеем Большая Медведица. Он глядел на нее, пока не закружилась голова, потом с тоской прислушался к шуму ветра и совсем пал духом. Ветер дул с зимнебережной стороны, с материка. Льдину уносило на север. Наступил пятый день, но и он ничего не изменил. Вконец выбившись из сил, Елисей стоял, опираясь на винтовку, чтобы не упасть, и смотрел, смотрел вокруг. Ни земли у горизонта, ни солнца, ни голубинки в сером мутном небе. Ни паруса, ни пароходного дымка. В эту пору корабли в море не ходят. Один во всем морюшке Белом... А льдина таяла на глазах, раскачивалась, крошилась. Стоять уже стало страшно. Елисей лег на лед. Посмотрел - тюлениху смыло волной. "Убил я утельгу, и она меня с собой возьмет, - шептали губы Елисея. - Прощай, дорогая женушка Парасковья! Прощайте, детушки Тихон да Родион! Прощайте все..." Еще несколько ударов лохматых, тяжелых зимних волн, и льдина опустела... Кого море любит, того и наказует...
