— Ясно. — Доктор Харман сел на край кровати. — Лекси, сегодня шестое мая две тысячи седьмого года. — Лицо его очень серьезно.
— Но… это же будущее. — Я еле могу говорить.
— Лекси, для вас это потрясение, — Морин ласково теребит меня за плечо, — но это правда. Сейчас май две тысячи седьмого года.
— Не может быть. — Я стараюсь не показывать своей растерянности. — Сейчас две тысячи четвертый год, я же не дура…
— Не расстраивайтесь, — успокаивает меня доктор Харман. — Давайте потихоньку разберемся. Расскажите нам, пожалуйста, последнее, что вы помните.
— Ну ладно… — Я провела ладонью по лицу. — Последнее, что я помню: я выхожу на улицу с подругами с работы. Под дождем мы пытаемся поймать такси, я поскальзываюсь на лестнице и падаю. Это было двадцатого февраля две тысячи четвертого года. — Голос у меня дрожит. — Я точно помню дату, потому что на следующий день похороны моего отца!
— Лекси, это случилось больше трех лет назад.
Я смотрю на них, и мне страшно.
— Больше ничего не помните? — уточнил доктор Харман.
— Ничего, — неохотно признала я. — Значит, я пролежала в коме, — я судорожно сглотнула, — больше трех лет? — Я не могу в это поверить.
Доктор Харман покачал головой:
— Нет, вовсе нет, Лекси. Вас доставили сюда лишь пять дней назад.
Как это?
— Я не понимаю! Я сошла с ума?
— Нет, — улыбается доктор Харман. — Я думаю, у вас то, что называется «ретроградная амнезия». Это состояние, которое иногда возникает после черепно-мозговой травмы. Лекси, вы просто забыли часть своей жизни. Вот и все.
Мне хочется плакать. Так все запуталось — до головокружения. И вдруг… Я замечаю на своей руке, у локтя, маленький шрам, похожий на галочку. Шрам, которого раньше не было. О котором я ничего не знаю. К тому же свежим его не назовешь. Должно быть, он появился несколько месяцев назад.
— Лекси, с вами все в порядке? — спросил доктор Харман.
Сердце бешено колотится. Я снова оглядываю свои руки. Никакой это не акрил. Это мои настоящие ногти. К тому же за пять дней таких ногтей не отрастишь.
— Вы говорите, что я забыла три года своей жизни?
— Очень похоже на это, — кивнул доктор Харман.
Итак, сейчас две тысячи седьмой год. А это значит, что мне… Господи боже мой! Мне двадцать восемь лет. Я старуха.
Мне принесли чашку отличного крепкого чаю. Потому что это очень помогает при амнезии — чашка чаю, согласны?
Морин сменила другая сестра, светловолосая Николь. Она что-то пишет в моей карточке.
— Когда у человека амнезия, — начала я, — через какое-то время память к нему возвращается?
— Как правило, возвращается. — Она уверенно кивает. — Дать вам журнал?
Она протянула мне номер «Хелло!». Я пробегаю глазами заголовки и замираю.
— «Дженнифер Анистон и ее новый мужчина», — читаю я вслух. — Какой новый мужчина?
— Вы не знаете? Они разошлись с Брэдом Питтом.
— Дженнифер и Брэд разошлись? — Я с интересом смотрю на Николь.
— Да, они в разводе. И Брэд с Анджелиной Джоли уже сыграли свадьбу.
Дженнифер и Брэд развелись. Как изменился мир!
— И не такое бывает. — Николь успокаивающе гладит меня по плечу. — Давайте я принесу вам завтрак. Хотите полный английский, континентальный или фрукты? Или все сразу?
— Э-э… Континентальный, пожалуй. — Я снова открываю журнал и тут же его захлопываю. — Подождите. Фрукты? Государственное здравоохранение вдруг разбогатело?
— Это не государственное здравоохранение, — улыбается она. — Вы в частной клинике.
В частной?
— Я не могу себе этого позволить. — Мне стало неловко. — Простите, но я не знаю, как я оказалась в этой роскошной палате. Меня нужно перевести в обычную больницу. Я с радостью перееду…
— Все расходы покрывает ваша частная медицинская страховка, — заверила меня Николь.
— Да? — Я просто ошеломлена.
— Да, конечно.
У меня есть частная медицинская страховка? Ну, наверное, есть. Мне же двадцать восемь лет. Я практична и благоразумна. Я же совсем другой человек. Я ведь уже не я.
То есть я по-прежнему я. Но двадцативосьмилетняя я. Которой явно по средствам частная медицинская страховка, и очень хороший маникюр, и… Минуточку! Я медленно поворачиваю голову и сосредотачиваюсь на глянце «Луи Вюиттона».
