Потепление пробудило всякую живность и выманило под открытое небо. На обочинах дикие кролики щипали сухую траву и пожухлые листья кустов в живой изгороди, не обращая внимания на проезжающую машину. Птицы слетали с голых веток и прыгали по земле, отыскивая спрятанное среди корней лакомство. Коровы и лошади вернулись на поля. Среди лошадей две очень красивые, которых Салли видела раньше. Она вспомнила о Черном красавчике и обреченной Рыжей из знаменитой книги Анны Сьюэлл.>[13]
Молчание было тягостным. Салли, вытащив из сумки зеркальце, с отвращением всматривалась в свое бледное натянутое лицо. Лайам, наблюдая за ней, попытался облегчить атмосферу.
— Чудный день. Трудно подумать, что скоро Рождество.
— Разве я могу думать о Рождестве? — огрызнулась она, сунув зеркало обратно. — Вообще ни о чем не могу. Жизнь — сплошной кошмар.
— Ты еще не оправилась. Дома сразу же ляжешь в постель. Потом я тебе ланч приготовлю.
Новый заботливый Лайам хуже прежнего, ворчливого, придирчивого.
— Спасибо, не хочу. Вряд ли еще когда-нибудь буду есть. Не обязательно сидеть со мной дома. Сама справлюсь. Лучше вернись в Оксфорд, работай.
Он хотел поспорить, но, глядя на застывший профиль жены, передумал.
— Как хочешь.
«Как я хочу? — думала Салли. — Когда я вообще получала и делала то, что хочу?» Ей внушили веру, что нельзя быть эгоисткой. Что надо подчиняться желаниям окружающих. Только не подготовили к их эгоизму. Хотя несправедливо и глупо винить воспитателей. Давно надо было понять недостатки такого подхода, научиться отстаивать свою позицию. Неужели уже слишком поздно?
Подъехали к окраине деревни. Лайам повернул, неожиданно вскрикнул, чертыхнулся, ударил по тормозам. Автомобиль с визгом замер на месте. Салли швырнуло вперед, ее спас ремень безопасности и вытянутые руки, вцепившиеся в приборную доску.
— Смотри! — Он крепко стискивал руль. — Что еще за чертовщина?
Дорогу впереди заполонила разношерстная толпа. Возглавляла ее Ивонна Гудхазбенд в слаксах, плотной накидке и мягкой фетровой шляпе. Через накидку тянулась широкая лента, как у «королевы красоты», с надписью «Организатор».
Ивонна собрала многочисленных последователей, среди которых были жители деревни и еще столько же явно чужих, главным образом неряшливая молодежь. Пришли несколько молоденьких мамаш с обалдевшими отпрысками в креслицах-колясках. Был там и Тристан, державший с одной стороны полотнище с надписью «Одна птица на воле лучше двух в клетке». С другого конца им размахивал похожий на покойника мужчина с длинными волосами.
И всех затмевала курица с крупным круглым ярко-желтым телом из пенопласта. Круглая голова меньших размеров неуверенно колыхалась над большим желтым шаром. Снизу торчали ноги в сморщенных желтых гамашах и теннисных туфлях, выкрашенных желтой краской. Из отверстий в большом шаре высовывались руки в желтых вязаных рукавах и перчатках, они игриво и приветственно махали остановившейся машине. В верхней части туловища была узкая прорезь, через которую находившийся внутри человек мог смотреть.
— Все с ума посходили! — выдохнул Лайам.
— Ничего подобного, — вспомнила Салли. — Это марш протеста к птицефабрике. Мне Ивонна рассказывала.
Словно услышав эту реплику, миссис Гудхазбенд подошла к автомобилю, сверкнула улыбкой в ветровое окно.
— Доброе утро! — прогудела она.
Салли опустила стекло. Ивонна наклонилась и заговорила потише:
— Рада снова вас видеть, моя дорогая. Кажется, вам не везет в последнее время. Надеюсь, полностью оправились. Ах, доктор Касвелл, здравствуйте! Наконец-то мы встретились. Как Стэнли и Ливингстон,>[14] правда?
— Нет, — оборвал ее Лайам.
Ивонна не дрогнула.
— Нам с вами надо побеседовать.
— Нет, — повторил он.
— В любое удобное время, как я вашей жене говорила!
— Слушайте, — сказал Лайам, наклонившись к окну через Салли, — вы дорогу перекрыли. Это противозаконно.
— Нас сопровождает полиция! — Ивонна указала на белый патрульный автомобиль с двумя молодыми веселыми полицейскими, без особого успеха старавшимися продемонстрировать серьезность закона.
— Типично! — буркнул Лайам похоронным тоном. — Сообщи полиции, что тебя взорвали и отравили, ей неинтересно. Отправь на марш к птицефабрике чокнутых женщин и немытых подонков, она бросит все силы. Не подумайте, не на охрану домовладельца — на защиту маньяков!
